Ошибись, милуя

Екатерина Павловна, чтобы не портить чистую кожу лица, никогда не румянилась, не подводила бровей, умывалась только холодной водой с душистым земляничным мылом, — брезговала румянами и стала умываться холодной водой и Варя; Екатерина Павловна редко гляделась в зеркало, но знала, что ее тонкие густые, в тяжелых локонах, волосы привычно крупной волной набегают на виски, и, когда скатываются на щеки, она легким движением головы откидывает их, и тогда лицо ее становится открытым и прекрасным, — такую же прическу завела себе и Варя; Екатерине Павловне одинаково к лицу были платья с глухим и отложным воротником, удлиненные и покороче, в талию и вольного покроя, потому что она умела держать себя в каждом из них, — секрет этой простоты Варя постигла не сразу, но потом очень дорожила им, этим своим открытием; на Екатерину Павловну откровенно заглядывались, и покорно робели перед нею парни много моложе ее, но она со всеми была ровна, проста, приветлива, но ни в одном из них, казалось, не замечала даже явных достоинств, — Варя дала себе слово быть вечно такой же; Екатерина Павловна не любила жаловаться на трудности суровой деревенской жизни, научилась и ловко, терпеливо бралась за подручные крестьянские работы, и мужики, глядя на нее, одобрительно говорили: «Барынька, а поди ж ты, не всяк угонится». Варя потом изо всех сил старалась заслужить такую же похвалу. С возрастом девушка пережила, как болезнь, свою отроческую страсть походить на кого-то, у ней появились свои наклонности и симпатии, свои привязанности, своя манера одеваться и следить за собою, однако многое от Екатерины Павловны перешло в ее строгий характер.

Год на третий, как раз под юрьев день, Екатерине Павловне вышло разрешение переехать в уездный город Туринск с правом работать в воскресной школе. Укладывая свои вещи и книги в чемоданы, Екатерина Павловна нетерпеливо поглядывала в окна, на улицу, где вторую неделю полосовал холодный, предзимний дождь, мешавший выезду. Но не только погода омрачила Екатерину Павловну: чем пристальней она вглядывалась в грустное, а порою даже заплаканное лицо Вари, тем глубже охватывала ее тревога за девушку. Самой ей сделалось стыдно и неловко за свою радость, вдруг стало казаться, что жизнь Вари загублена: тонкая, но горячая, порывистая натура девушки непременно сломится в непосильном труде и крестьянском материнстве. Екатерина Павловна думала, что только одна она сознает бедственную долю Варвары, и потому страдала, не зная, как и чем помочь ей.

Однажды, сумерничая вдвоем в горнице перед залитым окошком, Варвара выследила взгляд Екатерины Павловны и сказала:

— Возьми меня (она всегда обращалась с ней на «ты»). Возьми меня с собой. Я бы тебе пекла, варила, стирала. В церковь буду ходить каждую неделю и за тебя ставить свечку. Я умру без тебя.

Теперь Екатерина Павловна подняла свои глаза на Варю и, увидев в лице ее мольбу и правду, обняла и стала целовать ее:

— И я умру, Варя. Я люблю тебя, умница ты моя. Не переставая, думаю о тебе, и горько мне. Ах как горько! Ведь у тебя, Варюшка, ни в чем нет меры, и надорвешься ты раньше своих лет. То, что ты сказала, будто гору сняла с моих плеч. Давай я поговорю с отцом. Согласна?

— Не отпустит он, уж я-то его знаю.

— А чего ему держать тебя — отпустит. Сперва на зиму, а там увидим. Бог укажет. Я стану работать, а как появятся деньги — купим тебе швейную машину, и будешь ты учиться шить. Нет, о стирке и прочем ты не говори. Ты поедешь не прислугой, а другом, товарищем. Станем жить на равных.

— Я сама скажу отцу, не пустит — так уеду, — решительно сверкнула черными глазами Варя.

— Нет, нет, самой, Варя, нельзя. Надо с согласия, Доверь все-таки мне. Никакого дела, Варя, не делай сгоряча. Я Алексею Сергеичу дам слово, что верну тебя с ремеслом в руках. Он, хозяйственный человек, не может не понять, что это такое.

На том и положили обе, от радости уж чересчур уверенные в успехе замысла. Но Алексей Сергеич не сразу согласился отпустить с глаз взрослую дочь, для которой приспела пора подыскивать жениха, однако, поразмыслив с помощью жены, что Екатерина Павловна наставит девку на добро, смягчился:

— Уж только для тебя, Катерина Павловна, как ты просишь. Вот мать соберет ей урок, пряжи, чтобы не сидела без дела, и до пасхи — с богом.

По зимнему первопутку девушки отправились в город и сняли две комнаты в доме на Сенной площади.

Через два года у Екатерины Павловны кончился срок ссылки, и она могла вернуться на родину. Варя за это время кончила воскресную школу, научилась шить не только простые, дешевые сарафаны, но и модные платья женам чиновников. Екатерина Павловна еще задолго до отъезда предложила Варе ехать вместе в Воронеж, но та на сей раз отказалась. Екатерина Павловна и не настаивала, сознавая, что обеим им пришла пора искать смысл жизни за пределами своей монашеской дружбы.