Ошибка каскадера

— Что вы, Андрюша, я не сравниваю. Просто мне хочется, чтобы вы пробовали себя, занимались поисками. Ведь я к вам как к сыну отношусь. Я так мечтал, что Авик пойдет по моим стопам, но… Ладно, не хочу говорить на больную тему. Так что вы скажете насчет пьесы и постановки?

— Мне очень льстит ваше предложение, и оно меня даже заинтересовало. Но не сейчас. Сейчас я обдумываю новый сценарий и скоро засяду за письменный стол. Вот закончу этот фильм, а там мы с вами и поговорим.

— Ну что ж, мой дорогой, понимаю и неволить не стану. Но знайте, место за режиссерским столиком вас ждет.

— Еще раз спасибо. Но как же ваши принципы — никакого кумовства? Сначала моя жена, теперь я.

— Ну, за вашу жену просил Авик. Как я могу отказать сыну, — опять нахмурившись, ответил Эпштейн.

— Серьезно? Мне Тамара об этом не говорила, — сказал Андрей и, улыбнувшись, добавил: — Ну, мы же с десятого класса не разлей вода.

— Я знаю, — продолжая хмуриться, буркнул Эпштейн и уже в который раз перевел тему. — Вы сказали, что обдумываете новый сценарий. О чем он, если это не секрет?

— Какие у меня могут быть от вас секреты, — улыбнулся Андрей и рассказал историю, которая произошла в их школе, когда они учились в десятом классе.

— Какой ужас! — воскликнул Эпштейн, когда Андрей закончил свой рассказ. — Что за несчастная судьба у этой девушки.

— Да, — кивнул Андрей. — Но не кажется ли вам, что, посмотрев такой фильм, зритель скажет, что в жизни такого быть не может. Меня ведь часто упрекают, что мои фильмы надуманы, что они чересчур мрачные, что жизнь в нашей необъятной стране намного лучше, легче, счастливее. Меня и в русофобии обвиняют.

— Не расстраивайтесь, Андрюша. Это удел больших мастеров.

— Я же говорил, я к ним не отношусь, Григорий Исаевич, — усмехнулся Андрей.

— Пока, может быть, и нет, но вы станете им скорее, чем думаете.

— Чай готов, — заглянув в комнату, махнула им рукой Маша.

При виде ее лицо Григория Исаевича сразу разгладилось, он встал с кресла, подошел к Маше, поцеловал ей руку, с нежностью погладил по щеке и с гордостью посмотрел на Андрея.

— Пойдемте, мой дорогой. Уверяю вас, вкуснее печений, чем у моей дочери, вы никогда не пробовали.

Они пошли в маленькую, но очень уютную кухоньку, где был накрыт стол.

История, скорее даже трагедия, которую Андрей рассказал Эпштейну и которая произошла в их школе, очень долго будоражила всех: и учителей, и школьников, и их родителей, и жителей двух огромных домов, между которыми эта школа находилась[1].

В параллельном с их классом 10-м «Б» учился высокий, очень красивый, даже немного слащавый мальчик, в которого были влюблены девочки всех десятых классов, кроме Тамары, которая не любила слащавые лица и была влюблена в Андрея. Мальчика звали Слава Яковлев, и он на все эти влюбленности совершенно не обращал внимания. В принципе он вообще на девочек не обращал внимания, но в то время это никого не наводило на мысли, которые в наше время стали обыденными. Дружил этот примерный мальчик с Витькой Трепловым, который очень соответствовал своей фамилии и, кроме того что не закрывал свой рот, был еще весь какой-то скользкий и неприятный, к тому же успел отсидеть год в детской колонии. Что связывало этих двоих абсолютно разных мальчишек, было никому не понятно, кроме их самих, — в жизни антиподы часто сходятся, вот сдружились и эти двое. И, что интересно, ведущим у них был Треплов, а Слава ему молча во всем повиновался. Классом ниже, в 9-м «А», училась Лариса Белова, которая, несмотря на легкую полноту, была самой красивой девочкой если не школы — здесь, несомненно, первенство было у Тамары, — то 9-м «А» класса. В Славу, как и все ее одноклассницы, Лариса, естественно, тоже была влюблена. Так образовался замысловатый треугольник: Лариса Белова была влюблена в Славу Яковлева, в Ларису, в свою очередь, был без памяти, по-взрослому влюблен скользкий болтун Треплов, Яковлева же любовь вообще не затронула. В самой школе свои чувства Треплов никак не проявлял, хотя о его влюбленности все знали — в школе по определению секреты никогда не остаются секретами. О влюбленности Беловой в Яковлева догадываться было не надо. И только Слава Яковлев оставался для всех загадкой.

После занятий, когда Лариса шла домой, за ней тенью следовали Треплов и Слава Яковлев. На Треплова Лариса не обращала внимания, а вот присутствие Яковлева она с волнением и радостью ощущала всеми своими клеточками и безнадежно надеялась, что этот болтливый дурак Треплов куда-нибудь отвалит и Славик подойдет к ней. Но это не происходило, и, подойдя к своей парадной, Лариса, не оборачиваясь, прощально помахивала рукой, надеясь, что Славик понимает — это прощание адресовано только ему. Лариса жила в одном из больших домов, находящихся рядом со школой, Слава с Трепло-вым — в другом.