Однажды одна из солисток, австралийка, получила на репетиции травму, и никто не удивился, что заменить ее предложили Клео, которая в пять часов вечера начала разучивать нужные па, а в восемь уже вышла на сцену. На следующей неделе ее повысили до «дублерши» – изнурительная должность, подразумевающая, что она должна знать наизусть все номера, чтобы в случае непредвиденных осложнений спасти ситуацию. Для Клод дублерши всегда были головной болью – чтобы в последний момент приладить костюм одной танцовщицы к другой, требовались всевозможные хитрости. С полным ртом зажатых в зубах булавок, с портновским метром на шее, Клод рылась в пластиковых контейнерах с лоскутами ткани и катушками ниток всех цветов: у австралийки были тонкие руки балерины, и пришлось одеть Клео в болеро, чтобы прикрыть ее трицепсы и дельтовидные мышцы. Когда она заменяла еще одну танцовщицу, Сюзанну, Клод добавила к головному убору Клео длинные перья цвета граната, призванные компенсировать недостающие шесть сантиметров роста.
Раскладывая перед выступлением костюмы в гримерной, Клод слышала, как Клео делится с молодыми танцовщицами некоторыми секретами, например объясняет, что колготки на талии надо немного подвернуть и закрепить резинкой от стрингов; или советует обязательно посмотреть какой-то фильм, и лучше всего на языке оригинала; или помогает одной из девушек нанести на спину слой крем-пудры; или диктует свой номер телефона двадцатилетней русской, у которой в Париже совсем нет знакомых.
Она даже предложила Клод, которую подвела бебиситтер, в пять часов вечера забрать из детского сада Нико. Клео напоминала утенка, всегда готового любому прийти на помощь, из «Утиных историй», которые обожал ее сын.
«Утенок» Клео была со всеми мила и приветлива, но кое-кого могла и осадить. Осветителю, который пожаловался на ее слишком развитую мускулатуру – в свете боковых прожекторов чересчур выпирали ее бедренные мышцы, – Клео ответила, что ей не двенадцать лет, а если ему нравятся маленькие девочки, пусть поищет их где-нибудь в другом месте.
Во время переодеваний Клео предпочитала стоять к Клод спиной, но трудности встречала лицом к лицу. Она не рвалась стать солисткой, ее вполне устраивало положение дублерши. Она охотно заменяла тех, кому не повезло. Не скучает ли она по телевидению? Да не особенно. Если тебя показывают крупным планом, люди потом останавливают тебя на улице, запомнив твое лицо. Или скорее задницу.
На примерках Клод слушала болтовню Клео, которая перескакивала с одной темы на другую. Читала во вчерашней газете рецензию на наше ревю? Представляешь, поместили не под рубрикой «Искусство», а в разделе «Развлечения». И ни строчки про танцовщиц. Все только про костюмы. «Рекомендуется всем, кто любит яркие зрелища» – вот и все комплименты. Зато под рубрикой «Искусство» напечатали статью с восхвалениями «современной жестокости» бельгийского хореографа. Клео этот балет видела. Жестокость там точно присутствует, но только по отношению к балеринам: бедняги, они танцуют голыми и прямо-таки корчатся под белесым светом прожекторов, выставляющим напоказ каждый мелкий дефект. Клео было больно на них смотреть – вот здесь больно! – и она ткнула пальцем себе в сердце. Если она правильно поняла автора статьи, то представители среднего класса требуют «новаторской» наготы, а их ревю адресовано всякой деревенщине и провинциалам, которые специально приезжают сюда на машине, чтобы на них посмотреть. Классовый снобизм, и больше ничего.
Клео выждала пару-тройку недель, прежде чем коснуться более личных тем. У Клод есть парень? Или, может… девушка? Клео было непросто, как и любой лесбиянке в балетном мире. Подозревали, что она пялится на девушек в душе. Кое-кто обвинял Клео в том, что она получила место в труппе, потому что спала с директрисой. Парни из техперсонала отпускали всякие сальности про танцовщиц, уверенные, что ей понравится.
После расставания с Ларой Клео была одна. Когда она произносила ее имя, последнее «а» почти не слышалось, как чуть заметный вздох.
До Лары она была не более чем черновиком женщины. Лара вела себя грубовато, опрокидывая стереотипы, к чему Клео не привыкла. Она все поняла, но слишком поздно. Слово «разрыв» как нельзя лучше описывало то, что с ними произошло. У Клер в душе осталась рваная рана. Но разве кто-нибудь, тем более такая девушка, как Лара, согласится строить отношения с тряпкой, о которую вытирают ноги?
Когда Клео исчезла, Клод еще долго с горечью вспоминала, с какой яростью та говорила о себе.