– Потом подбери себе что-нибудь из моих вещей. – Наоми говорила так, как будто прежде делала это не раз. – Вперед. – Кики не пошевелилась, и она подтолкнула ее локтем. – Я позабочусь о ребенке.
Кики приняла ванну вместо душа, потому что ноги не держали ее. Наклонившись вперед и намочив волосы, она вымыла их с шампунем Наоми. Потом она, не переставая плакать, отмыла себя пахнущим лимоном мылом. У нее перед глазами стояла Женевьева. Она представляла, как та тянется к ребенку, спрашивает Кики, жива ли девочка. «Женевьева понимала, в какую передрягу она попала, – думала Кики. –
Она вылезла из ванны и прикрыла глаза полотенцем, пытаясь представить Вивиану, пятилетнюю дочурку Женевьевы, оставшуюся без матери. «Не думай», – приказала она себе. Бросив полотенце, Кики попыталась прогнать эти мысли. Теперь ей нужно было придумать, как передать ребенка губернатору. И ей было необходимо поговорить с Тимом. Хотя когда она была в хижине, ей очень хотелось, чтобы он скорее вернулся, теперь она надеялась, что он еще не покинул Джэксонвилла. Она не желала, чтобы он увидел Женевьеву такой, какой она оставила ее.
Кики надела джинсы Наоми, которые были слишком длинными для нее, фланелевую рубашку в красно-белую клетку и мокасины, которые пришлись как раз впору. Подойдя к спальне Наоми и Форреста, она услышала, что оба малыша плачут. Наоми была на кухне, нагревала на плите, в кастрюле, бутылочку с молочной смесью. У нее на плече был слинг Эммануэля, и по росту младенца она поняла, что Наоми положила туда плачущую дочку Женевьевы. Эммануэль лежал в колыбели, стоявшей в углу, и плакал, как будто зная, что его вытеснили.
– Она может так дышать? – Кики попыталась заглянуть в слинг.
– Разве по ее голосу непонятно, что она дышит? – Наоми вынула малышку из слинга и передала Кики.
Прежде, когда Кики держала ее в руках, малышка была громоздким тюком, обернутым двуспальным одеялом. Теперь она стала такой легкой. Такой крохотной. Она была одета в голубой махровый ночной комбинезон и завернута в зеленое детское одеяло, и от нее пахло присыпкой. Кики укачивала девочку, как чуть раньше это делала Наоми, безуспешно пытаясь унять вопли. Ребенок так долго плакал. Может быть, она поранилась? Она плакала так, словно испытывала ужасную боль, ненадолго останавливалась, чтобы сделать вдох, и снова начинала плакать.
– Она не навредит себе таким плачем? – спросила Кики.
– С ней все в порядке. Просто она голодна, и довольно скоро мы позаботимся об этом.
– Не могла бы ты попробовать позвонить Тиму, пока мы будем кормить ее? – спросила Кики.
– Сядь в кресло-качалку у камина, – сказала Наоми. – Я принесу тебе бутылочку, и ты покормишь ее, пока я буду кормить Эммануэля. Форрест уехал в хижину. Он сказал, что, кажется, знает, как туда добраться отсюда, поскольку смотрел карту вместе с Тимом и Марти. – Она выглянула в окно. Небо начинало светлеть. – Он хотел успеть до того, как рассветет, – устало добавила она.
Кики перевернула вверх дном их семейный мирок.
– Мне очень жаль, Наоми, – сказала она.
– Все будет нормально, – успокоила ее Наоми. – Давай иди в гостиную.
Кики села в кресло-качалку у камина. Наоми пришла в комнату, неся в руках Эммануэля и бутылочку, которую протянула Кики.
– Ты умеешь кормить младенцев? – спросила она.
Кики кивнула, беря бутылочку из ее рук.
– Я много работала приходящей няней, хотя и не с такими малютками. Это для меня ново. – Она поднесла соску к губам ребенка, и через несколько секунд младенец ухватил ее и начал сосать.
Наоми одобрительно кивнула.
– С ней будет легко, – сказала она, садясь с другой стороны очага. Подняв свитер, она сделала что-то, чего Кики не могла видеть за чашкой бюстгальтера, а потом поднесла Эммануэля к груди. – Ах, – сказала она, когда плач прекратился. – Тишина. – Она чуть ли не с улыбкой посмотрела на Кики. – Я подрезала для нее пеленку Эммануэля. Позже мы сможем нарезать еще.
– Хорошо. – Кики хотелось, чтобы Наоми разделила с ней ее беспокойство и поскорее позвонила Тиму. – Мне кажется, нам нужно попробовать связаться с Тимом, пока он и Марти…
Наоми подняла руку, не дав ей договорить.
– Я уже поговорила с Тимом, – сказала она.
– Поговорила? Я хотела поговорить с ним!
– Я знаю, что ты хотела, но так лучше. По правде говоря, для этого нет времени.
– Он в Джэксонвилле?
Наоми кивнула.
– Что он сказал? Он сердится на меня?
– Не все сразу, – ответила Наоми. – Он еще в Джэксонвилле и несколько раз беседовал с губернатором Расселом, но они пока ни до чего не договорились. Он не злится на тебя. Он понимает, что ситуация вышла из-под контроля. Тим собирается поднять ставки и попросить, чтобы Энди освободили.
Кики была удивлена.
– Он собирается сделать это, несмотря на то что Женевьева умерла? – спросила она.
– Разумеется, собирается, – сказала Наоми. – Но теперь он должен добиться свободы для Энди. Если бы Рассел согласился смягчить ее приговор, а Тим не смог бы выполнить взятые на себя обязательства, Энди оказалась бы в еще худшей ситуации, чем прежде. Поэтому он должен добиться, чтобы ее выпустили из тюрьмы.