Осиное гнездо

Зоя вызвала такси, погрузила своего кавалера и увезла в санаторий. Она раздела его до пляжного костюма и выключила свет. Полная луна, что плыла над тихим, ласковым морем, заглядывала в большое квадратное окно трехместного номера, освещая лежащего Дмитрия Алексеевича и сидевшую в конце кровати Зою. Она не боялась его, хотя он периодически открывал пьяные глаза и пожирал ее слегка помутневшим взглядом, очевидно, ожидая, что и она захочет предстать перед ним в купальном костюме. Но все, на что решилась Зоя, и это было верхом блаженства, она положила тоненькую ладошку, увенчанную длинными розовыми пальчиками, на его огромный живот выше пупка, едва заметно помассировала и тихо произнесла «нет». Он не предал значения этому слову, произнесенному едва слышно, но, как оказалось, оно было решающим. Зоя с грустью посмотрела на его лицо, сморщилась, потому что он обдавал ее винными парами и показывал хищные металлические зубы. «Нет» — повторила она и начала собираться.

— Я на радостях, ты, ангелочек, звиняй меня, — промолвил он и вдруг живо принял сидячую позу. — Не уходи, побудь со мной, я не трону тебя.

— Ах, папаша, папаша, зачем было так надуваться? Мы, бабы, не любим пьяных мужиков. Эти запахи от внутреннего перегара… фи! Как это дурно.

— Я чичас… туда, в ванную, там диколон, глотну маненько, и все исчезнет, — лепетал кавалер, но не двигался.

— Мне нравится только то, что вы здесь ведете себя достойно и не пытаетесь…, не даете волю рукам.

— Возьми у меня тышшу долларов…

— Я не продаюсь, — сказала Зоя.

— Я тебя не покупаю, так возьми, это подарок тебе, ты — свет в моей дурной жизни.

— Почему дурной? Вы что — в мафии состоите? убиваете людей?

— Я представитель президента в крае, я тебе уже говорил. Я получил доступ к деньгам, и деньги… деньги — зло. Они не дают человеку покоя, они делают его зависимым, превращают в раба…

— Откажитесь от них, чего проще?

— Это невозможно… это уже поздно.

— Да, поздно. Я ухожу. Мне надо быть в номере до двенадцати ночи, иначе беда.

— Я не то имел в виду, — сказал Дискалюк, жалея, что она его не так поняла. — Я провожу.

— Нет, не стоит, у тебя ноги не в порядке. Лежи, я завтра приду, к десяти утра, если будет все так, как я планирую.

Зоя ушла. Дмитрий Алексеевич крепко заснул. Он проспал завтрак, а когда поднялся, ему дежурная по этажу принесла записку от Зои.

«Прощай, медведь. Мы больше никогда не увидимся. Если хочешь, пиши мне по адресу: Красная Пресня, г. Бердичев, улица „Прощай молодость“.

Зоя Сколова».

— А разве есть такой район в городе Бердичеве? — спрашивал он дежурную по этажу.

— Никогда не слыхала, — ответила дежурная. — У меня муж из Бердичева, но он что-то про такой район ни разу не упоминал. Тебя, милок, просто надули и все тут. Наверное, ты занял крупную сумму денег, не так ли?

— Негодяи, — сказал Дискалюк и пошел давать телеграмму в Рахов, чтобы его через два дня встречали.

«Жаль, что ты не родилась в Рахове, — думал он дорогой, — была бы ты Раховчанкой, ты вела бы себя по-другому. Ишь, мадонна бердичевская, а может и московская, кто знает? Я пошлю своему коллеге в Бердичев запрос и если она там — дело в шляпе. Ее извлекут, посадят на поезд и в Рахов, а в Рахове она станет директором ресторана, куда я буду заходить обедать. Но если эта Красная Пресня в Москве — беда, я даже не знаю, кто там губернатор».

На почте толпились отдыхающие, и Дмитрию Алексеевичу пришлось стать в очередь. Всю свою сознательную жизнь, которую он посвятил народу, ему нигде ни разу не приходилось стоять в очереди, а здесь она была длинной, и подвигалась черепашьим шагом. Заведующая почтовым отделением отправилась на совещание, а рядовые работники разбежались по своим делам и не спешили возвращаться: им платили мизерную зарплату и потому, естественно, никто не дорожил своим рабочим местом, как, скажем, в загнивающих странах. Только одна сгорбленная старушка с разбитыми очками на носу, медленно принимала тексты телеграмм, проявляя олимпийское спокойствие, несмотря на все более усиливающийся гул, толпившихся у единственого рабочего окошка людей.

Дмитрий Алексеевич так расстроился, что уже стал спрашивать у отдыхающей, есть ли где поблизости другое почтовое отделение, как в это время его схватили за руку и поднесли к губам для поцелуя. Кто это? Ба, да это сама Тоня Недосягайко.

— Я, дорогой Димчик, так заскучала, так заскучала, что вся какими-то пятнами покрылась. Дважды приезжала к тебе в синаторию, но дверь была на запоре, а один мужик сказал, что ты уехал в Англию. Какое счастье, что я тебя здесь встретила. Давай вернемся к прежней жизни, если твоя любезная Марунька не приехала. Где она, кстати?

— Она не смогла приехать, сорвалось у нее, но зато я уезжаю. Там дел скопилось — уйма. Я чувствую, что без меня этот Рахов провалится в тартарары. Надо срочно возвращаться, спасать положение. Речка может выйти из берегов, беды натворить.