Осиное гнездо

— Но там же Мавзолей, он, что — не справится? Я, если б ты меня взял в замы, справилась бы на все сто, а то… ты сделал меня подстилкой и относишься ко мне как подстилке, а между тем я талантливый организатор. Я могу произносить речи с трибуны, с любой трибуны, я никогда не растеряюсь. Хошь, вернемся к тебе в номер, и я там произнесу речь?

— Речь — о чем?

— О женской верности и о мужском коварстве. Я все эти дни напряженно думала об этом и сочиняла текст. Он у меня в голове.

— Перенеси его на бумагу и вручи мне. Я с ним познакомлюсь на досуге. Ты, Тонечка, не обижайся. И с великими людьми происходят всякие причуды. Так, мне показалось, что ты, такая активная и ненасытная, выжмешь из меня все соки, и я не смогу по-государственному мыслить. Тут и случилось так, что жена позвонила и попросила разрешения приехать, на несколько дней. А когда ты ушла, я понял, что мне чего-то не хватает.

— Так давай, исправим это недоразумение прямо сейчас же. Я — бегом за чумайданом и к тебе. Мы можем спать валетом на одной кровати, или по одиночке на разных кроватях.

— А ты прием ванн закончила?

— От чего?

— От радикулита.

— Осталась последняя. Я ее должна принять завтра в 11–40.

— Тогда я за тобой приеду завтра, хорошо?

— Я буду ждать, миленький.

10

Дмитрий Алексеевич находился в нерешительности. С одной стороны эта проклятая очередь, в которой надо стоять как минимум до вечера, с другой стороны, преданная Тоня, могла бы сгладить его стрессовое состояние, вызванное поведением Зои, этой гордячки из Красной Пресни, что в Бердичеве, или в самой Москве. А может, и она сама объявится. Это не исключено. Поведение женщин непредсказуемо. Взять хотя бы поведение Маруньки, собственной жены. Раньше она следила за каждым его шагом, даже свои шестерки у нее были, а в последнее время, как только они переехали в Рахов, ее словно вывернули наизнанку, она забыла, что такое ревность и стала относиться к своему прежнему поведению с юмором.

— Мой Митрик, ты для меня теперича, как мужик, все одно что холодильник, никаких чуйств во мне не возбуждаешь, а посему может принадлежать кому-то, какой-то молодой сучке, у которой огонь унутри, но только временно и только временно, а вот мне — постоянно. Я опосля климакса в мужиках не нуждаюся, — произносила она утешительные для себя слова вслух, но так чтоб муж не слышал.

Сейчас Дмитрий Алексеевич, находясь в очереди, боролся со всякого рода мыслями до тех пор, пока единственное окошко, где принимались телеграммы, не закрылось неожиданно; очередь ахнула и он ахнул, чего с ним раньше не было. Люди стали покидать окошко и он решил… побороть неудачу.

— Что ни делается — делается к лучшему, как сказал бы Карл Марл, — произнес Дискалюк и направился в свой санаторий. Там его уже ждала Тоня Недосягайко.

— Я решила пожертвовать ванной ради нашей любви, мой дорогой. Так что принимай меня снова в свои объятия.

Все шло к тому, что между двумя великими людьми, бывшем третьим секретарем райкома партии Недосягайко и бывшим инструктором обкома Дискалюком должны восстановиться нормальные отношения по принципу: я человек и ничто человеческое мне не чуждо. Но тут произошло одно совершенно непредвиденное событие, круто изменившее жизнь и того и другого.

В санаторий «Большевик» неожиданно приехал помощник Дискалюка Дундуков Ревдит Цасович (Ревдит — Революционное дитя; Цас— центральный аптечный склад). Он шел с плакатом «Ищу господина Дискалюка». Обидно, что никто не обращал на него внимание. Скорее этот плакат вызывал улыбку у отдыхающих, а некоторые принимали его за шута горохового, некоторые же проходили мимо, заняты своими мыслями и разного рода проблемами.

Плакат заметила Недосягайко, когда вышла на балкон развешивать белье только что отстиранное в ванной холодной водопроводной водой.

— Дима! погляди: плакаты с твоим именем. Наверное, президент тебя разыскивает. А может, работники КГБ, ить они здесь все еще существуют, не так ли? Полезай в ванную, а я тебя залью водой.

— Холодной? Ты что — сдурела?

Дмитрий Алексеевич выскочил в трусах на балкон, узнал своего помощника, обрадовался и перепугался одновременно. А что могло случиться, не зря человек в такую даль отправился. Не провалился ли Рахов в тартарары?

Не помня себя не то от страха, не то от восторга, он бросился на первый этаж, и выскочил на площадь, на ходу надевая брюки. Тут и произошла знаменитая встреча с помощником Дундуковым.

— Что случилось, милый, докладай живо! Рахов на месте?

— На месте, — вздохнул Ревдит Цасович, прижимаясь к голопузуму шефу.

— Тогда что за оказия произошла? Господин Мавзолей Ревдитович не застрелился?

— Такой попытки ни у кого не обнаружилось, Дмитрий Алексеевич. Тут другая оказия произошла. В Рахове иностранец появился. Я уж всю историю Рахова перечитал и не нашел, чтобы в этом прекрасном городе хоть один иностранец обнаружился. Спокон века такого не наблюдалось.