Осиное гнездо

— Ну и прохвосты вы, — выдала машина — переводчик.

Йогансон поднялся и сопровождаемы Ревдитом Цасовичем, отправился вдругой зал.

— Если честно, то я не думал, что выйду на международную арену, — сказал Дискалюк, наполняя обе рюмки коньяком.

— О, это только начало. Может, мы еще вмести поедем в Испанию, на какой-нибудь курорт. А, знаете, какие там испанки? В их жилах кровь не циркулирует вяло, как у наших, а кипит. А вы посмотрите на этих официанток! Манюни, одним словом, вот, кто они такие есть.

Дмитрий Алексеевич обратил внимание, что перед окном мелькают знакомые фигуры. «Ба, да это же мои сотрудники! — подумал он. — Что им надо? Что они от меня хотят? Пообедать спокойно не дадут».

— Подойдите! — сказал он директору ресторана, который систематически выглядывал из-за занавески. — Выйдите, узнайте, что они хотят?

— Как что? Они обедать пришли. Только…

— Что только? говори! не стесняйся, здесь все свои.

— Никто не платит за обеды и за спиртное, мы на грани банкротства. Да еще и налоговая служба мучает. Сотрудники налоговой тоже питаются, а платить никто не собирается. А скажешь чего — заклюют. Милиция от них не отстает. Мы не знаем, что делать. Надо дотации выделять, Дмитрий Алексеевич.

Гость из Киева вытащил две бумажки по сто долларов каждая и сказал:

— Я плачу сегодня за всех. А в скором времени работники исполкома начнут получать большие суммы каждый месяц, и тогда они будут обязаны платить за каждый обед. Дмитрий Алексеевич, проследи за этим!

— Слушаюсь, — сказал Дискалюк. — А что нам повысят зарплату? Это указание Павла Лазаренко?

— Павел Лазаренко сам себе повышает зарплату, и ты будешь следовать его примеру. Деньги любят движение. А если их держать в чулке тебе одному, потеряешь покой. Я вот тоже стал нервный. Денег так много, что не знаешь, куда их девать. А душа еще просит. Ты думаешь, я зря сюда приехал? Мне нужны деньги, много денег. Я дам тебе заработать, но сам в накладе не останусь. И Павел Лазаренко не останется и ваш Устичко обижен не будет.

Директор ресторана Шнурок выбежал на крыльцо и громко объявил:

— Все сотрудники Осиного гнезда, заходите! Сегодня товарищ из Киева всех угощает. Он выделил на это двести долларов.

— Это благодаря мне, — заявила госпожа Дурнишак. — Я ему понравилась. Не зря я оделась во все свежее, отглаженное. Прошу освидетельствовать, Мавзолей Ревдитович.

— Да, да, Абия Дмитриевна, я тоже так думаю. А теперь — грудь колесом, а то у вас горб выпирает, нехорошо.

— Язва сибирская, вот кто вы есть, Мавзолей Ревдитович. Кстати, Редискович или Родитович? Что значит ваше отчество, никак не могу сообразить?

— Ревдитович — значит революционное дитя, запомните, Абилия Думитровна!

— Уже обиделся, как мальчишка, а еще первый зам. Хи — хи — хи!

Служащие Осиного гнезда дружно вошли в зал и заняли все столы и все стулья. Их было так много, что Шнурок про себя подсчитывал, хватит ли двести долларов им всем на обед.

«А я подам им пищу, приготовленную вчера, и это как раз потянет на двести долларов».

— Благодарим вас, — кричали все громко, — приходите еще к нам. Будем рады встречи с вами.

— Особенно я, — громче всех произнесла Дурнишак.

— Что это за кикимора? — спросил Жардицкий Дискалюка. — Это та, что стукнула меня лбом в подбородок?

— Она самая. Это заведующая общим отделом Дурнишак Абия.

— Дундушак? Фи! Какое дурацкое имя, вернее фамилия. И много у вас таких? А что значит Мавзолей?

— О, это все революционные имена. Они в третьем поколении, но все еще звучат необычно, вы согласны?

— В Киеве такого не встретишь, там засмеют.

— Ну, это в Киеве, на то он и Киев. Зато там жулья полно. Я однажды в Киеве на вокзале пострадал: мальчики десяти — двенадцати лет за какую-то долю секунды мои карманы вычистили, ни одной гривны не осталось.

— В городе всякого люда полно. Тут удивляться нечего. Я вот хотел бы проехать с вами, если это возможно по тем участкам, где будут рубить ваш раскрасавиц лес. Говорят, у вас буки прямые и гладкие как свечи, даже жалко спиливать их.

— А мне ничего не жалко. На то они и растут, чтоб их пилить и делать из них мебель, — сказал Дискалюк. — Я представляю, наше дерево сверкает, где-нибудь в Испании в виде паркета на полу, и какая-нибудь донья босыми ножками ступает по паркету из этого дерева, а тут оно, ну что хорошего? Дожди льют, громы громыхают, зимой морозы пекут. Не выдерживает дерево такого испытания и во время грозы, при сильном ветре ломается, сохнет, гниет. Да и нам невыгодно. Дерево должно приносить доход.

— А ваши граждане не будут протестовать?

— Наши? Да что вы! Они даже не понимают, какие беды приносит им лес. Здесь пастбищ не хватает, сенокоса нет, скот кормить нечем. Чем больше мы вырубим леса, тем лучше. На месте вырубки в течение первых двух лет земляника растет. Я сам помню, собирал в детстве землянику на месте вырубленных лесов. Только, гдеже испанцы? Мавзолей, позови этих испанце, а то швед сбежит к чертовой матери.

Испанцы в количестве трех человек тут же появились, но они потребовали сначала осмотреть лес, и только после этогозаключать договор.