— Я… я ничего! Это только товарищеская шутка, шутка, ты понимаешь? Я даже могу отойти. Куда тут, по малой нужде, отправиться, а? Звоните, звоните, узнавайте, что же вы?!
Директор ресторана Шнурок взял Дискалюка под руку и потащил его в свой кабинет, где стоял телефонный аппарат.
— Звоните, милости просим, — сказал он.
Не совсем трезвый и не настолько пьяный, чтобы не стоять на собственных ногах вполне устойчиво, и уверенно, местный президент схватил трубку телефонного аппарата и начал вращать диск.
— Это исберком? Девушка, позовите мне эту лошадь, ну, как его? А, Кобылко. Подать сюда Тяпкина — Ляпкина, то бишь, Кобылко! Что — что? Это роддом? Какой еще роддом? Никакого роддома я не знаю, я там никогда не был! Что — что? Была ли жена? Нет, она тоже не была. Мне
— Положите трубку, — спокойно сказал Шнурок. — Положили? А теперь снимите и наберите — 33–000.
— Эй ты, Кобыла, Конь, то бишь Кобылко Селиван Петрович! На проводе президент… куда ты подевался? Небось, в штаны наложил? Да не всеукраинский я президент, а Раховский. Раховский, понимаешь? Диска — люк я. Диск, положенный в люк. Ты отвечай на мой прямой вопрос: господин Жардицкий уже депутат? Можем мы его уже проздравить или нам еще ждать? Да ты говори, что ты жмешься, как целочка? Если есть сомнение — выборы по Раховскому избирательному округу надо признать недействительными. Я больше на избирательную компанию не выделю ни копейки, понял? Новые выборы по избранию господина Жардицкого будете проводить за свой счет, вы поняли меня? Товарищ Жардицкий должен быть избран депутатом, во что бы то ни стало. Такова воля партии… социалистической. Ну, сомнений нет? Вы еще не посчитали? Так считайте, а я буду ждать, я на проводе. Я должен сказать вам, господин Кобылко, что вы плохо работаете. Шевелитесь, шевелитесь, родина вас не забудет. Да и господин Жардицкий отблагодарит. Он друг премьера Лазаренко. Они вместе вас отблагодарят. Давайте, действуйте. Два часа вам на обработку данных. Данные должны быть положительны, понятно? А я не давлю. Разве я давлю? Я что, держу тебя за шею, сжимаю пальцы и тебе дышать нечем? Я потом тебя начну душить. И сам президент тебе не поможет. Все, жду два часа.
Дискалюк положил трубку на рычаг и придавил со всей силой.
— Фу, замучили меня! Покоя от них нет. Никакого. Эй ты, депутат, поднимай свой круп. Я так ничего и не добился. Скрипят. Надо подмазать. Никуда от них не денешься. Что морщишься, банкир? Ты же из Германии миллионы марок получишь, чего жаться? Брось им в зубы десятку и гуляй по Деребасовской… с мандатом в руках.
— Взяточники, хабальщики, хонурики, клопы ненасытные. Ну, сколько вам на лапу? Может, я рискну. В последний раз. Сколько?
— Десятку им хватит.
— Десять тысяч?
— Да.
— Марок?
— Нет.
— Гривен?
— Ха — ха — ха! Нашел дураков.
— Долларов?
— Зелененьких.
— А чтоб вам глаза на лоб, или по-украински — повылазило. Давай звони!
— Алло! Конь, Кобыла или Кобылко, все равно. Ты? слушай, бля… этот чудак дает десять кусков, нет, не десять, а девять (должно же мне что-то отломиться). Зеленые, вся зелень. По-моему, следует согласиться. Все, оформляйте протокол — и сюда. Немедленно. Надо ковать железо, пока оно горячо. Подожди. — Дискалюк повернулся к Жардицкому: — Ты наличными расплатишься? — он прикрыл ладонью микрофон. — Говори, чего молчишь, не играй в молчанку — волчанку. — Да, да наличными. Вот он дает слово. Протоколы — сюда. А там сосчитаете, подобьете, чтоб все сходилось. Вот так, молодец. Так держать Кобылко — Коняко!
24
Господин Жардицкий вернулся в Киев депутатом Верховной Рады, а в Рахов один за другим стали наезжать бизнесмены из разных стран Европы, чтобы вложить в мертвую Раховскую экономику доллары, дабы в лесах, как когда-то, зазвенели пилы, загудели тракторы, ревели падающие деревья. Если где-то далеко за Уралом добывают золото, а на юге, точнее, в Азербайджане — нефть, то в Раховском районе золото — на поверхности, оно в ценных породах дерева, которое редко, где можно встретить. А если и встретите в Европе, то это дерево под такой охраной, как на Украине первое лицо самой большой фракции в парламенте — секретаря компартии. Голодные жители Раховщины, прослышав, что будут рубить лес и продавать его не только англичанам, но и шведам, немцам и даже испанцам, страшно обрадовались: будет хоть какая-то работа, а то ведь нет ничего. Все заводы и фабрики замерли, оборудование растащено, в каждом селе открываются все новые и новые кафе, магазины и бордели, а вот копейку заработать негде. Хоть застрелись.
В Чехию с трудом берут нашего брата. Им не нравится, как люди трудятся, а еще больше не нравится, когда они, получив жалкие грошики за свой труд, идут в бары, спускают там все до копейки и устраивают потасовки между собой, да такие, что стражам порядка и медицинским работникам нелегко с ними справиться.