Осиное гнездо

На столе валялись разные бумаги, документы и тексты двух телеграмм. Ася развернула одну и ахнула. Там было написано: «Приезжайте, ваша жена скончалась сегодня, 6 декабря 2000года — Мавзолей». Вторая телеграмма, посланная двумя днями раньше, гласила: «Папа, приезжай скорей, мама в тяжелом состоянии — Рая».

— Да ее уже хоронить пора! — воскликнула она и стала тормошить Дмитрия Алексеевича за плечо. Но он только перестал храпеть и с великим трудом повернулся на другой бок.

— А, тебе ничего не нужно, даже я тебе не нужна, вепрь откормленный.

Она ушла к себе в номер и после теплого душа, в чем мать родила, легла в мягкую постель, стараясь отогнать все дурные мысли, которые тревожили ее мозг и душу, но поток этих мыслей проникал через толщу бетонных стен в мозг, и был сейчас сильнее ее воли.

«Есть ли граница человеческой подлости, рожденной эгоизмом и самолюбием, — спрашивала она себя и не находила ответа. — Как можно, после стольких лет совместной жизни, так относиться к своей жене? Муж пьянствует, пытается соблазнить другую бабу в то время, как его жена, мать его детей, лежит на смертном одре? Ведь это может быть с любой другой, в том числе и со мной. Подлый он мужик. Мне надо бежать от него, куда глаза глядят. В Москву надо возвращаться».

Утром около десяти принесли завтрак, она в халатике, без нижнего белья, села к столику и принялась кушать.

В дверь робко постучали.

— Войдите, — сказала она.

— Доброе утро, — сказал Дмитрий Алексеевич. — Можно, я посижу с вами?

— А вы завтракали?

— Нет еще.

— Ну, тогда садитесь, — разрешила Ася.

— Я сейчас свой завтрак сюда принесу.

Он быстро вернулся с подносом в руках и направился к столику, за которым сидела его возлюбленная. Он загляделся на ее грудь, выпирающую из-под халатика, потом перевел глаза на стройные ноги выше колен, и чуть не уронил поднос. Она заметила его реакцию и одернула полу халата на груди и ниже талии.

— Вы, п — п — пожалуйста, т — так не делайте, а то я могу натворить глупостей, — начал он заикаться. — У в — вас тут вино есть?

— Есть. Пейте, сколько хотите.

Он с жадностью выпил первые два бокала и потом принялся поедать все, что было на столе. У Аси снова стал расползаться халат на груди. Дмитрий Алексеевич не отводил глаз, и все больше стал наливаться краской.

— Что, нравится молодой ягненок старому волку? — спросила она с некоторой издевкой. — Вы никогда не видели… обнаженной женщины?

— Никогда! — выпалил он громче обычного.

— А меня вы хотели бы посмотреть, в чем мать родила?

— О, да! Сто тысяч долларов гонорара.

— Они у вас здесь, в Киеве?

— Нет. Я вам их отдам, когда мы вернемся в Рахов.

— Вы даете слово, что не притронетесь ко мне, если я сейчас перед вами предстану в обнаженном виде? У вас достаточно силы воли? вы — сильный мужчина, или вы — тряпка?

— Клянусь честью, не подойду и пальцем не трону вас! — прокукарекал он.

Она встала, и халатик медленно начал сползать с нее, сначала показалась тугая грудь, большие шары, торчащие, как у девственницы, потом пупок, далее бедра, а потом, то место, покрытое густыми русыми волосами и длинные стройные ноги. Халатик упал на пол, она подняла руки, и скрестила их выше головы. Чувственная улыбка скользнула по ее красивому лицу. Затем она медленно повернулась на сто восемьдесят.

Дмитрий Алексеевич встал и застыл на месте. Он даже побледнел. Ася все время наблюдала за выражением его лица.

— Ну, как?

— Я н — никогда не думал, что женщина может быть такой красивой. Да эту красоту просто нельзя трогать, ею можно только любоваться, честное слово.

— Красотой можно не только любоваться, но и наслаждаться, — сказала Ася, надевая халат, и присаживаясь к столику.

— Я ж — ж — женюсь на т — тебе, Анастасия Ивановна, — пролепетал Дмитрий Алексеевич, снова заикаясь. — Я т — теперь свободный человек. Моя Марунька … того, представилась и нашему счастью ничего не мешает.

— Я не знаю: вы такой жестокий, или в последнее время вы потеряли рассудок? Возможно, вы действительно влюбились, но это не дает вам право быть последней скотиной. Вы должны были, получив первую телеграмму от дочери, немедленно поехать к больной и находиться там, у ее постели. Это ваш человеческий долг, я уже не говорю об обязанности мужа, — ведь вы ее муж. Как можно в такие дни устраивать комедию с защитой какой-то диссертации, пьянствовать и валяться у ног другой такой же бабы?

— Почему такой же?

— Мы… все одинаковы. Лет через двадцать и я стану такой же морщинистой и некрасивой, как ваша, теперь уже покойная жена. Кто знает, может у меня еще куча болячек прибавится, ко всему прочему. И вы, если случится так, что я действительно стану вашей женой, смогли бы поступить со мной точно так же, как вы поступили теперь со своей Марией Петровной.

— Никогда в жизни! Вы — божество, вы святая женщина, я буду молиться на вас, как на икону, только дайте мне шанс… хотя бы надеяться.

— Надейтесь.

— О, благодарю вас! А теперь приказывайте, я — ваш слуга, я исполню все в абсолютной точности, все, что вы скажите.