Дискалюк посмотрел на него недобрыми глазами и сказал, что дебил может быть свободен.
— Будут ли дополнительные указания, господин президент? — все еще стоя навытяжку, спросил Ватраленко.
— Ладно. Садись, посиди.
— С великой радостью и горячим моим удовольствием: у вас такой просторный кабинет и так светло. А у меня темновато, настольная лампа у меня горит весь день, не могу добиться экономии электроэнергии.
Приглашение посидеть в кресле начальник стражей порядка почитал за великую честь. Он, обычно, возвратясь к себе на работу, собирал своих заместителей и долго им рассказывал, какой чести удостоилась вся милиция района в его лице, как он долго сидел в мягком кресле в просторном кабинете и пил ароматный кофе, выслушивая похвалу в адрес всех сотрудников милиции и его персонально.
— Закуришь? — спросил хозяин кабинета, доставая пачку сигарет из ящика стола.
— Почту за честь из ваших рук. А я не отравлю вас дымом?
— Никогда в жизни! А рюмку хочешь?
— С превеликим удовольствием из ваших рук.
— Печенье подать к кофе?
— С превеликим удовольствием из ваших рук. Благодарю за честь, господин президент. Я, гы-гы-гы, тоже так делаю: заходит ко мне бузосмен с толстым кошельком: я его сперва усаживаю в мягкое кресло, правда, не такое, как ваше, потом достаю сигареты «Дымок», сую ему в нос, потом стаканчик крепачка предлагаю, самогончика то есть, потом ломтик черного хлеба с солью. Гляжу: мой бузосмен рад до смерти, сияет весь от радости и счастья. Я у вас этому научился и премного вам благодарен за науку.
— Молодец, действуй в таком же духе.
— Рад стараться, господин президент. Даю слово плутковника милиции, что приложу максимум усилий для наведения порядка и недопущения беспорядков на вверенной вам территории, что входит в состав независимой Украины.
— У меня есть одно боевое задание. Оно касается тебя, дебил.
— Клянусь выполнить его с честью, господин президент, — произнес Ватраленко, снова вскакивая с места и прикладывая руку к пустой голове.
— Вот тебе
— Я и руками и ногами за это, но не знаю, как начальник паспортного стола на это будет смотреть, она чересчур уж принсипиальная.
— Если она начнет выкозюливаться, пусть ищет другую работу, намекни ей на это.
— Будет сделано, Дмитрий Алексеевич. Завтра же я уволю начальника паспортного стола, — брякнул Ватраленко.
— Да не с увольнения надо начинать. Воспитывай, воздействуй, у тебя много всяких рычагов, почаще нажимай на эти рычаги и увидишь: это даст положительные результаты.
— Когда должен быть
— Максимум через две недели.
— Я постараюсь раньше, я нажму, буду давить на эти самые рычаги, гы-гы-гы, как умно сказано: рычаги. Иде вы такое слово откопали?
— Это ленинское слово. Когда мы коммунизм строили, мы нажимали на эти самые рычаги так, что капиталисты от страха только глазами моргали. Эх, были времена!
— А давайте, в нашем районе переворот сделаем. Милиция под моим руководством возьмется за оружие. Пистолеты, водометы, кастеты — все в ход пойдет.
— Поздно уже. Капитализм слишком глубоко в нас запустил свои щупальца. Мы с тобой, начальник милиции, уже не такие бедные люли, как были раньше, не так ли?
— Так точно, Дмитрий Алексеевич. Я уж тоже «Мерсик» собираюсь приобрести, а значит уже не бедняк, или как сказали бы раньше, не пролетарий. Не люмпен, значит.
После ухода начальника милиции Дискалюк задумался над проектом возведения дамб. После долгих размышлений, он пришел к выводу, что пропускать все пять миллионов гривен через одни руки, руки Ганича, несколько рискованно. А вдруг что? Миллиона два надо было бы раскидать по селам, подобрать верных председателей, типа Лимона, и вперед. Кто станет разъезжать по глухим селам и выяснять, как использовались деньги и что построено на них? Но вот беда: председателям сельских советов надо что-то дать, они за просто так, работать не станут: будут искать лазейку, где бы пролезть и украсть. Это ушлый народ. А Ганич — свой человек, не то, что эти, ненасытные. Сколько гуманитарной помощи они разворовали, по родственникам распихали? Это просто стыдоба.