Осиное гнездо

— Это презенты, благодарность, так сказать, выраженная в грибах, — ответил помощник. — Знаете, какой это труд? Грибы надо найти, а чтоб найти надо ждать сырой погоды, мокнуть, портить обувь, тратить время, а потом сушить, сушить и еще раз сушить. Потом, грибы хорошо пахнут. От них благородный запах. Дышишь и уже польза. Мое такое мнение, что надо бы помочь этим нищим… учителям получить зарплату. Они потому и грибы несут госпоже Дурнишак, что надеются, а вдруг она поможет. Вмешайтесь вы в это благородное дело.

— Сегодня мы этим заниматься не будем: сегодня праздник. У нашей сотрудницы, хоть она и не самая передовая — юбилейная дата. Надо оказать внимание человеку. Давай зови всех, а когда соберутся — доложи.

Сам он спустился на второй этаж. В приемной сидел Пицца, он тут же вскочил и начал прикладывать руку к пустой голове. Голова у него в последнее время так расширилась в результате разросшийся шевелюры, подбородок так отяжелел, что в свои двадцать восемь лет он походил на сорокалетнего генерала в отставке.

— Ну и жирный же ты стал, как откормленный вепрь, — сказал Дискалюк. — Почему без звонка пришел?

— Я… тут, значит, срочное — пре срочное дело появилось, я и пришел, а куда деваться? Вы уж разрешите, по знакомству, так сказать, в ваш кабинет ворваться.

Дискалюк понял, что его подопечный не только пополнел, но и обнаглел, как ленинская кухарка у руля государства, сморщился, и ничего не говоря, направился в свой кабинет.

— У меня дела, дорог кожен день, я не могу ждать и потому пардонюсь, — лепетал Пицца, наступая на пятки самому великому человеку Раховщины. — Вы уж, пожалуйста, не того, не злитесь, а спардоньте меня, поскольку я не последний человек в районе. Я уже оказываю благотворительную помош бедным…

— Кому?

— Вчерась отдал двадцать доллалов племяннице моей супруги Азы. Я подчеркиваю: не занял с процентами, а так отдал… в вечное пользование, — произнес Пицца и плюхнулся в кресло, да так близко от кресла Дискалюка, что тот счел наиболее разумным немного отодвинуться.

— От тебя несет чесноком и тухлым салом, — сказал он, простирая руку с растопыренными пальцами, как знак того, что он запрещает посетителю напирать.

— Я завсегда по утрам ем много сала с чесноком, — с гордостью ответил Пицца, — и вы знаете, никакая зараза не пристает. А то придет кто-нибудь, сядет рядом, вот так, как я возле вас, как чихнет на тебя, весь бациллами покроешься.

— Ладно. Не рассказывай мне басни. Доложи лучше, как идет строительство дома?

— Вот, вот в этом все и дело. Лес мне не дают, цемент надо покупать за свои денежки, раб силу нанимать, да еще какой-то там сосед Светличный у моего отца земельку отымает. Вернулся и Питера, где прожил двадцать лет, а теперь на землю своего отца претендует. Дай срочное — пре срочное указание в Апшицу преседателю сельсовета Лимону, чтоб мово отца не обижали.

— У тебя отец работает?

— Никада не работал. И пензию не получает.

— А как же он живет?

— На домашнем хозяйстве промышляет. Раньше у мово деда земельки совсем не было, дед все распродал и с бабами прогулял, а как только грянула совецка власть, в Грозненскую область укатил. А мой папа остался и правильно сделал, что остался. Он хорошего сына произвел — бузосмена. И этот бузосмен перед вами. Имею честь, так сказать и пардонюсь.

Пицца дважды чихнул, сплюнул на пол и растер сапогом. Маленькие, заплывшие жиром глаза, смотрели на великого человека с ноткой превосходства.

— Дык, значит, указание надо отдать, а я пойду цемент покупать, фундамент заливать зачнем.

— Когда?

— Месяца через два…, через шесть недель, как только указание будет этому Лимону спасти моего отца, так сразу цементный раствор потечет в вырытые траншеи вашего будущего дома.

На медвежьей лапе, покрытой рыжими волосами, нестрижеными ногтями, красовались золотые часы, а на пальце правой руки сверкал перстень с бриллиантом. Пицца сжал руку в кулак, вдавив длинные грязные ногти в ладонь, и громко чихнул в лицо Дискалюку.

— Ну и свинья же ты, — осерчал хозяин кабинета. — Сейчас прикажу, и тебя вышвырнуть к такой-то матери из моего кабинета.

— Не вышвырнешь! — нагло заявил Пицца, хватаясь за замочек пузатого портмоне. — В этом месяце я хорошо заработал и решил десятку пожертвовать… Если ты меня вышвырнешь, я пожалуй, раздумаю участвовать в благотворительности.

Дискалюк срочно стал открывать выдвижной ящик стола.

— Сюда! А потом уходи. Ты слишком долго у меня сидишь, а там под дверью люди дожидаются.

— Видать, такие же бузосмены, как и я, но знай: нет щедрее Ивана Пиццы. Я отправляюсь заливать фундамент с куриными яйцами. Я тышшу яичных желтков пожертвую, прикажу смешать с раствором и ентот цементный раствор тышшу лет служить будеть; ты только убери мне этого Светличного, он надоел моему отцу. Надо у этого наглого соседа все отобрать, нанять коммунистов — авантюристов, они умеют проводить национализацию.

Пицца поднялся, подошел к выдвижному ящику, бросил циллофановый пакет с долларами, и задом стал удаляться из кабинета.