— Ну и мерзкий же боров этот Пицца. Я уже жалею, что с ним связался, — сказал Дискалюк, как бы обращаясь к президенту Кучме, чей портрет висел у него над головой. — Ну что, Леонид Данилович, плохи наши дела, не так ли? Слаб ты, братец. Даже слабее кухарки, а правишь государством. Заведующим баней — вот твой потолок, а выше — ни, ни. Мне просто жаль тебя: крутят тобой как волчком, а ты ведешь себя как школьник, не выучивший урока. Вот мне сесть бы в твое кресло. Это просто рок какой-то. Я человек волевой, энергичный, целеустремленный, властный, сижу в этой дыре, набиваю свои карманы ненужными бумажками, а толку-то что? Кому нужны эти деньги? Да они не прибавляют счастья ни на один грамм. Деньги что вода — приходят и тут же уходят как струйка в песочных часах. А ты на престоле с великим трудом сидишь и впечатление такое, что у тебя с устатку глаза закрываются. Скучно, видать тебе. Давай поменяемся. Я Симоненко сделаю премьер-министром, начнем сажать, сажать и глядишь, дело сдвинется с мертвой точки. Нельзя нам, славянам, давать волю, мы к ней непривычны. Вон какие безобразия творятся. Даже я, раб Божий, не удержался и малость начал грешить. А куда деваться? Если обстановка требует, чтобы эти бизнесмены платили дань, пусть платят. Вон Пицца. Да с него надо три шкуры драть. Это не человек, а двуногое животное, к тому же очень скверное животное.
53
Раздался звонок в аппарате прямого провода, правительственной вертушке. Дискалюк поднял трубку.
— Это Марунька твоя золотая. Приспичило, дай, думаю, брякну разок. И брякнула. Что скажешь, мой лысый котик? Када появишься? Я тебе супчику с фрикадельками приготовила, раковину вымыла, ванную отдраила, на рынке побывала. Нет тама ничего окромя сосисок. Деньги есть, но толку мало. Давай в Ужгород вернемся, чего в этой дыре сидеть? Отсюда только в небо видно.
— Марунька, не болтай, не трещи как сорока, у меня мероприятие намечено, потом я отправляюсь в горы определить строительство ветряной электростанции, буду поздно. Суп ешь сама, и за детьми смотри, пока.
— Митрику, не торопись, мне еще надо тебе сообчить приятную…
Но тут вошел Дундуков и сказал, что на втором этаже все уже собрались.
— Идем, — сказал Дискалюк, вешая трубку.
В фойе второго этажа народу — не продохнуть. На постаменте, где когда-то возвышался Ильич, стояла госпожа Дурнишак, виновница торжества. Она сжала худые кривые ножки, насколько ей хватило сил, скрестив руки на груди. Она ждала речей, речей и подарков.
Торжественное собрание открыл председатель районного совета Семен Буркела.
— Товарищи коммунисты, простите, уважаемые господа!
— А дамы? — возмутилась именинница.
— Уважаемые господа и госпожи! — поправился Буркела, доставая бумажку из внутреннего кармана пиджака. — Сегодня мы празднуем юбилейную дату пяти… шести… — летие госпожи Дундушак.
— Сорока, — возмутилась Дурнишак.
— Я по паспорту, по паспорту, госпожа Дундушак. Прошу извинить. Я знаю: в паспортном столе допустили ошибку, негодники. Прошу, господин Ватраленко взять это на заметку. Так вот наша госпожа Дундушак, как птица, сбросившая свое перьевое одеяние, сбросила свои одежды и взгромоздилась на этот исторический постамент, от которого все еще Владимиром Ильичом пахнет. Сегодня, в этот торжественный день, она имеет на это полное право. Судя по ее немного изогнутым ногам, я смело могу сказать, что когда мы строили светлое будущее, Абия Дмитриевна служила в кавалерии Буденного. Есть ли у вас, Абия Дмитриевна, грамота?
— Нет, я не служила, не служила я, — запротестовала Абия Дмитриевна.
— Почему? — позвольте спросить.
— Не прошла по конкурсу. Там ноги нужны — колесом, а у меня лишь чуть-чуть изогнуты. Но, Семен Семенович, не пора ли перейти к делу? Хотя бы мою биографию рассказал.
— Госпожа Дундушак родилась в тысячу восемьсот… простите, девятьсот двадцатом году. Участник гражданской войны, боевая коцомолка, активный член…
— Хи — хи! — прыснула Дурнишак.
— Я повторяю: активный член…
— Да нет у меня члена,…и никогда не было, — вздохнула Дурнишак. — А без его я страдаю, как всякая женщина.
— Я повторяю: активный член «руха», но симпатизирует правительственной программе представителя президента господина Дискалюка. Давайте поприветствуем господина Дискалюка. Спуститесь, Абия Дурнишак, и протяните руку господину Дискалюку, может он…, потому что он не только выдающийся государственный деятель, но и рыцарь из романа Сервантеса: он поцелует даме руку. Ура, товарищи!
Дурнишак спрыгнула как опытная коза, бросилась на Дискалюка и вместо руки, подставила ему щеку. Щека после поцелуя так разрумянилась, что вдоль виска потекла струйка горячей влаги.
— Благодарю вас, рыцарь двадцатого века, — сказала Дурнишак и приготовилась выслушать ответное слово.