Осколки мозаики

Не вас, но «ваших писем». Он понял это по нетронутому лаской недрогнувшему голосу, по преднамеренной нежности звука в вознесшей его телефонной трубке в уже оцепеневшей руке. Он бессилен повторить движение Алфеи, изысканным жестом опустившей (может быть, уронившей?) свою руку (уронившей безвольно под чужим взглядом?) и безразлично прервавшей прощальные «целую». Целую вечность целую вас, мадам. Он мгновенно забыл, о чем же они говорили так долго, расплывчато, теряясь в паузах, теряя друг друга на полуслове. О предстоящей ли встрече, которая уже не встреча, а заведомая разлука. Разлука в разлуке, которая не состоится. Что?! Что не состоится?! Я уже вылетаю! Успел или нет? Да, нет же, не мог не сказать! - «Письма? Письмо получила, да-да, а ты?.. Нет. Еще нет, не сейчас. Жду с нетерпением, жду… Лучше на старый адрес, более надежно». (А встреча?) — «Я, да, получил, очень, очень давно, я… Нет-нет, еще можно успеть до отъезда (приезда?). Хорошо, пусть так, потерплю, я… Не навсегда?» — «Навсегда, так будет лучше для всех». — «Недолго, я скоро, милая, я…» — «Да-да, буду ждать. Для писем нет расстояния, расставания, да?.. Да-да, пиши. Буду ждать ваших писем». — «Пишу! Каждую ночь»…

Под короткие бесконечные гудки он повторяет пронизывающие нотки: «Буду ждать ваших писем». Не вас, а ваших писем. Точка. Он проклял свой дар. Ваших писем-сюжетов-рассказов-опусов-романов-поэм-сонетов, новых венков сонетов. Все о вас. Они будут вам к лицу, мадам Буду-ждать-не-вас. Я привык, не удивлен. Нет, я не прощаюсь (поспешное: «Нет-нет, сударь, я не прощаюсь!»). Так скоро, мадам? Так скоро и навсегда? «Да». Мадам, я привык (не убивай меня). Я привык, не удивлен, но «ваших писем», — какой голос. Вам очень больно, мадам Не-вас? Не уходи, не уезжай, не умирай, я («Нет-нет, я та же, пойми!») … Не уезжай, не убивай нас, я… Я сказал, что не удивлен, привык, что я пишу, не исчезай, я… Писем… Ваших писем. Не вас.

14. Богадельня

Два янтарных корпуса утопают в боярышниковых зарослях. Зардевшие листья щедрым вихрем падает в ноги высокой суховатой старушке, любовавшейся осенней роскошью. Она привычно просчитывает этажи, находит свой отворенный балкон и гадает: какой же номер нынче? Если понедельник, то в конце первой серии на ужин черная, прозванная гречной, каша с молоком. А если на обед имели рыбные котлеты, то сегодня не иначе четверг по всей стране и повторение седьмой серии на полдник. Господи, да ведь номер здесь ни при чем. Число какое и день?! Разве надо помнить номера, если устала доживать, а доживаешь в богадельне уж лет десять, никак не меньше. В каюту за кружкой железной и ложкой ноги сами отведут. И они ведут, постукивая третьей — деревянной, по каменистой дорожке, сначала по аллее вековых дубов, затем к березовой опушке, откуда смотрятся сказочно два пяти-палубных корабля, присмиревших в шелестящей гавани последнего приюта, где каждый новый день — поминание, череда будней и будней. Что еще-то делать, прокручивая киноленту потерь? Матрена Сергеевна возвращается к третьей серии: запеканка с кефиром на ужин. Косо уползающие лучи солнца позолотили непривычный силуэт. Она сразу вспомнила багровый бархат, да уж нет позолоты, да уж это не платье, а летнее пальто с пелеринкой, шитой гарусом, да и коротюсенькое, что аж икры видать, и шляпка крохотна с вуалькой траурной, но все одно, узнала!

— Батюшки-светы! Княгинюшка, — всплеснула она руками. Княгиня в ответ улыбается снисходительно, оглядывая Матренку. Голос Алфеи тихий, грустный. Матрена Сергеевна уголком казенного платочка в крапинку промакивает слезу, не веря ни глазам, ни слуху, охает, поминая всех святых. Княгиня смеется над испугом и недоумением состарившейся служанки.

— Ну как вы здесь, не скучаете? Матренушка, да время для меня ничего не значит. Хватит уже чураться меня.

— Да, грех жаловаться. Мы тут уходим помаленьку.

— Ну, полно-полно. Я у вас сестрой милосердия побуду.

Они присели на скамейку, не спугнув воркующих голубей.

— Помилуй Бог, да за что же вас сюда-то, барыня? Что ж князь допустил такое?

— Сгинул князь в тридцатом. Так-то, милая.

— Да-а… граф-то думал, что титул охранит вас. Мне ведь Полинка все рассказала, да поздно. А граф-то наш как убивался, как убивался! Ах, если бы я раньше встретила ее. Если бы знать, где вас искать, найти… Уж он-то и в Москву пробирался, и в имениях искал. Да стра… страсть-то какая, прости Господи. Как же тут не разминуться!

— Как же ты, милая, жила? — Княгиня откинула вуалетку, не тая печали.