Осколки небес

Приподняв голову, сморгнув мутную пелену слез, Азариил взглянул на недоступное человеческим глазам. Вот Асмодей — пылающее шестикрылое чудовище — повел рукой, извлекая душу из жертвы. Вот Мастема, шевеля костлявыми пальцами, склонился над алтарем, готовясь принять последний Осколок. Вот шесть сосудов, расставленных вокруг младенца, медленно разгорелись багровым пламенем, и церковь наполнилась глухими мученическими стонами, и отчаянными воплями заточенных душ, скребущих изнутри стены своих темниц. Еще секунда — и семь Осколков сольются, и заклинание спаяет их намертво, переплавит в единую сущность. И тогда Аваддон погрузится в жертвенную младенческую плоть — и возродится.

И никто не придет.

Никто не поможет.

Никто не предотвратит неизбежное.

Милосерднее к самому себе было бы зажмуриться, однако Азариил продолжал смотреть. Трудно сказать, надежда ли заставляла его или перенятое у людей упрямство.

Внезапно по груди Андрея поползла тонкая, извилистая трещинка. Мгновение — и из нее хлынул свет. Бесы истошно завизжали и кинулись врассыпную, закрывая глаза руками. Мертвенно бледный Нуриил отпрянул. Только Мастема не шелохнулся и не дрогнул, наблюдая за тем, как прямо перед ним над краем алтаря из невесомых ослепительных нитей сплетается душа. Кристально чистая. Не замутненная грехами.

Прощенная.

Азариил смотрел на нее в немом ошеломлении. Душа горела, освобожденная от страданий и бремени земного бытия, и ее божественное сияние разливалось вокруг, опаляя бесов, вынуждая их трусливо пятиться в поисках темных углов.

— Это невозможно! — в ярости прорычал Мастема. — Ты проклят навеки. Ты не можешь очиститься. Заберите у него Осколок!

Из всех лишь Асмодей отважился броситься к Андрею — и с воем отскочил обратно, когда между ними вдруг вырос Ангел-Хранитель.

— Отойди, паскудство, — коротко велел тот. — В нем нет ничего для тебя.

— Осколок мой! — зашипел Мастема. Человеческая личина ссыпалась с него истлевшими хлопьями, и взорам открылась ужасающая изнанка. Тощей, мерзкой тварью, распространяющей тошнотворное зловоние, он метнулся к Хранителю и сшиб того с ног. Полосатым клубком они покатились по полу, брызгая светом и тьмой.

Азариил ощутил, как ослабевают путы, и уже не сдавливает горло, и дышать становится легче. Будто выскользнув из безжалостного железного захвата, он осел на пол, стукнувшись коленями, и завалился на бок — вывихнутые руки обвисли безвольными плетьми, опереться на них не получилось. Щека проехалась по острым камешкам и выщербленным крошкам плит. Сломанные крылья оттягивали плечи назад и лежали мертвым грузом. Сейчас, когда вернулась подвижность, боль вгрызлась в них с удвоенной силой. До чего же мучительна телесность. Если бы только развоплотиться, насколько легче стало бы без тесной и громоздкой, пропитанной болью плоти!.. Азариил не находил в себе сил совершить подобное. Казалось, он безнадежно врос в смертную оболочку, и та не отпускала.

Мастема с Хранителем бились насмерть. Вспышки, лязг и грохот наполняли пространство, дрожали стены, сыпались искры, и свирепый ветер хлестал по щекам и плевался мокрым снегом и сажей. Ритуальные свечи погасли и раскатились. Надрывно, во всю силу новорожденных легких орал багровый младенец. Прыгали по углам тени. Расступились демоны, тревожно следя за поединком. Попрятались в щели бесы-прислужники: близость Ангела-Хранителя вызывала в них безумие и первобытный ужас.

— Азариил, — тихонько, хрипло до неузнаваемости позвали сзади.

У него не получилось обернуться. Боль рвала крылья с такой силой, что в мысли закралась малодушное желание отсечь их; от каждого движения мутилось сознание.

— Чем тебе помочь? — над ним склонилась Варя. Пользуясь всеобщим замешательством и исчезновением рогатых мучителей, она подползла ближе. Кровь капала с ее подбородка и пленкой блестела на зубах.

— Помолись, — выдохнул Азариил, вложив в просьбу остатки сил.

Тихий, прерывистый от волнения голос, шепчущий спасительные слова, бальзамом пролился на раны. Все вокруг поплыло. Утихли звуки сокрушительных ударов, смешались воедино темные краски, и яростный ветер с его издевательскими плевками вдруг показался приятным и желанным: он словно задувал огонь, полыхающий внутри. Азариил прикрыл глаза, ловя губами живительную влагу талого снега и чувствуя, как тяжкое бремя сползает с плеч.

Красное сияние молитвы разливалось вокруг. Варя не замечала его, как не могла увидеть и душу брата, в нерешительности парившую у края алтаря. Зато демоны не дремали.

Первой опомнилась Белфегор. Мгновенно очутившись рядом, она вцепилась Варе в волосы и рывком вздернула ее на ноги:

— Заткнись, не то шею сверну!

— Отпусти ее, — с трудом опираясь на руку, глядя снизу вверх на взбешенную демоницу, произнес Азариил.

— Гляди-ка, очухался, — Белфегор пнула его по запястью, и рука подломилась. Азариил ударился плечом об пол. — А с тебя я все-таки спущу шкуру, девка! Эх и достала ты уже своими псалмами!