— Ну а теперь я живу, — запальчиво ответил Арчи. — И помирать мне не хочется. — Он вытащил талисман чакмооля из-за пазухи и сунул его под нос медведю. — Давай, убей меня, съешь меня, если это удовлетворит твой голод или твою гордость, мне наплевать, если я не найду способа избавиться от этой штуки! — Он уронил талисман обратно за пазуху. — А для этого мне нужно избавиться от чакмооля, верно?
— Верно.
— Тогда как мне это сделать?
— Спаси свою дочь.
— Моя дочь умерла семь лет назад, — машинально ответил Арчи.
Медведь молча смотрел на него.
Понимание стало медленно просачиваться сквозь броню неприятия. Вот он стоит в горах Пенсильвании, одетый только в подштанники и ботинки, и ругает медведя, а над ним в безоблачном ночном небе, словно застывший маятник, висит луна. Неужели его привели сюда, да еще как-то остановили время только для того, чтобы проказник индеец с дрессированным медведем мог над ним подшутить?
Не разумнее ли предположить, что Джейн каким-то образом выжила во время пожара? И что скрюченное тельце, обгоревшее до угольков, принадлежало другой девочке? И что он весь год постоянно видел собственную дочь, но отказывался признать то, что она знала наверняка?
Когда Арчи снова заговорил, в горле словно застряло что-то.
— От чего я должен ее спасти? Какое отношение ко всему этому имеет Джейн?
— Твоя дочь — тот рычаг, на котором держится судьба мира. Через двадцать один день ты или сумеешь ее спасти, или чакмооль заберет ее и использует, чтобы дать новое тело своему богу. Если он преуспеет, то костры, которые ты видишь во сне, будут дымить в настоящих городах, а не в мире мертвых.
Мозг Арчи отказывался это воспринимать; слова отскакивали от видения Джейн, собирающей с его ладони медяки, когда он проходил мимо нее, торопясь на работу.
— Вождь, ты должен рассказать ему все с самого начала, — вмешался Маскансисил.
Медведь глянул на него через плечо, затем по-собачьи уселся на задние лапы. Арчи почудилось, что в глазах зверя видны долгие века, все то время, которое замерло в мире живых.
«А сам-то я все еще в этом мире?» — подумал Арчи.
Старческий голос мягко заговорил, затягивая Арчи вглубь, отвлекая от пронизывающей стужи и чувства вины, которое разрывало его на части, гиеной вгрызаясь во внутренности.