Читаем Осколки памяти полностью

- Начальство, зная, что тут действует справедливей­ший суд, самый справедливый из всех судов, которые ког­да-либо существовали (это вы), нас несправедливо обви­нило. Причем наказывать нас оно будет вашими честными руками! Руководство знало, что приговор будет приведен в исполнение этой ложкой! Ребята, не они, а вы будете нас несправедливо карать! А мы с утра ничего горячего во рту не держали, и это большой минус для армии (я не помню даже, кормили нас или нет - просто рискнул, нырнул как рыба в холодную воду, не зная, чем это кончится, нес, что в голову приходило).

- Стоит прислушаться, - говорит судья в накол­ках, - давай дальше.

Ну, тут я и разошелся: и Хлестакова им читал, и от­рывок из "На дне"...

Он подзывает к себе:

- Как насчет курнуть?

Я говорю:

-У-у! Умираю.

И вот я уже сижу подле него, он сворачивает папи­роску, затягиваемся. Я точно выбрал главного, принима­ющего решение, и почувствовал, что он вроде, парень ничего, к нему можно подъехать.

Он по одному вызывает, а я как защитник выступаю за своих. Сашка Картузов - уже рядом, все в порядке. Пе­ред нами следующий - "Заверяю вас, что никакого отно­шения к стихосложению он не имеет, он в жизни стихов не писал! Попал парень под горячую руку, и сейчас вы его ни за что..." - тоже вызволили. И другу моему с физ­мата, Стасику Шушкевичу, не досталось, не тронули, я сказал: "Подумайте, ребята! Это гениальный физик и математик, а вы его будете пороть?! Его целовать надо в это место, а не ложкой бить!" И так далее.

В конце концов, это уже перестало быть интересным и тех, кому все же присуждалось энное количество ударов, били символически, для видимости: слегка по попке хлопнули и все.

А потом сели все кучей - и пошли анекдоты шпарить. У ребят махорка была... Только к утру спать разо­шлись. Так вот мы и прошли этот акт.

Для парней, которые попадали туда, это своего рода развлечение - скучно ведь. Дежурные, всегда надежно запиравшие камеры, накануне суда все двери открыва­ли настежь. И если кто-то из них какую-то камеру открыть забыл, то следующая смена берет, положим, чайник и бросает в сортир-скворечник, т.е. "пудр клозет". А тут про­верка - ага, чайника нет. Где? И тогда того дежурного тоже на губу. Вот там ему за провинность ложек и дадут. Это все знали. Так вот веселились ребята.

Но на этом приключения не кончились.

Автограф Жоры Арутюнянца

Я узнал, что в нашей казарме этажом ниже посели­лись офицеры Академии им. Фрунзе - командный состав из Москвы приехал практиковаться, а среди них оказал­ся легендарный Жора Арутюнянц из Краснодона. Ну, я и решил, что нельзя упускать такую возможность, надо сбегать в город за книгой и взять у него автограф. У меня дома была "Молодая гвардия", подаренная мне отчимом Кузьмой Львовичем и мамой, чтобы я брал пример с ге­роев. Это же интересно очень: сам Жора Арутюнянц на­пишет какие-то слова!

А я к тому времени бегал километры, Колодищи - Минск - Колодищи для меня была чепуха, обычная тре­нировка, и я рванул в самоволку. Утром побежал, и тут же назад вернулся, даже ничего не съел дома. Заскочил я с извинениями к Арутюнянцу, протянул ему книгу. Вот что он мне написал:

"Читая эту книгу, внимательно проследите за образами Вани Земнухова и Сережи Тюленина и постарайтесь взять все лучшее, что было у этих двух замечательных героев. И вместе с тем, не забывайте и образы тех, кто так мужественно и бесстрашно, с гордостью за великую Родину отдал свою жизнь. 2 августа 1955 года. Жора Арутюнов" (в романе Фадеев изменил фамилию).

Меня засекли. Наказание: выдраить полы в казарме.

Ребята казарменные знали, за что меня прижучили. "Значит так, - сказали они. - Все берем ведра с водой, становимся на середину и по команде выплескиваем в одну, а потом в другую сторону". Пол весь мокрый. Сидим. Старшина идет. Сигареты спрятали, держим швабры. Заходит, смотрит:

- Добролюбов, это что, тебе помогают, что ли?

- Народ и армия едины! Стараемся! - отвечаю.

Он махнул рукой, ушел. Они знают этот фокус: главное, пол намочить и дождаться начальника.

А напоследок нас под охраной послали в частный офицерский сарай дрова пилить начальству. Здесь уже я без трюков обошелся: попилили мы дрова кое-как, сложили кое-как - все сделали. Не то чтобы перевоспитание подействовало, просто пришла жена командира с красавицей-дочкой нашего возраста, студенткой какого-то московского института, посмотреть на этих парней без ремней.

Вот такие сборы получились забавные. Я просто бла­годарен судьбе - так было интересно.

ТЮЗ

Моя первая работа

По окончании учебы я из театральной студии университета был приглашен на работу в Театр юного зрителя, который заново создавала, собирая труппу, Любовь Ивановна Мазолевская - великая строительница ТЮЗа и прекрасный режиссер. Я пришел к ней, дрожа, как осиновый лист. Она окинула меня внимательным взглядом:

-Та-а-к. Сними-ка пиджак.

Я снял, остался в рубашоночке.

- Надень пиджак.

Она посмотрела, какой я из себя не брутто, но нетто - "в чистом виде", какая фигура.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное