Читаем Осколки памяти полностью

Алексей нас тоже не раз удивлял. Будучи еще школь­ником, он писал фантастические романы, однако, закон­чив режиссерский факультет Белорусского театрально-художественного института, неожиданно заявил, что сперва хочет создать себе материальный тыл, а уж тогда и займется литературой, поскольку писательство само по себе, к сожалению, никак не может быть надежным ис­точником существования. Тем не менее он все же успел написать два прекрасных комедийных сценария: "Летай­те самолетами аэрофлота" и "Пантелей".

Талантливый драматург и талантливый артист. Двенадцатилетним мальчиком он снялся в двухсерийной картине у Марка Брауде "Тетя Маруся" с великой актри­сой Кларой Лучко. Как работал с ним Марк, я не знаю, не присутствовал, но я видел результат, и Лешка меня по­разил своей точностью.

Сейчас преподносить сюрпризы пришел черед внуков. У меня их двое пока: внук и внучка - разрастается дерево. Я сегодня испытываю большее наслаждение от статуса деда, чем от статуса отца, и хочется, чтобы внуков было больше.

Дети - наша радость и поддержка во всем, и, если говорить по большому счету, их я считаю своим главным достижением в жизни. Я ими горжусь.

Я глубоко убежден в том, что родители воспитыва­ют детей не словами, а своим житейским поведением. Если они видят, что отец работает, как лошадь, то и сами будут работать. А словесная мишура ни к чему. Воспи­тывать можно только личным примером, не думая о том, что занимаешься воспитанием. Это ведь родителям только кажется, что, читая морали, они вносят какую-то лепту, - просто дети порой умеют интеллигентно молчать.

КОРШ-САБЛИН

Окончание учебы, приезд на "Беларусьфильм"... Это было замечательное время, и очень хорошо, по-хозяйски управлял студией Владимир Владимирович Корш-Саб­лин, легендарная личность.

Попав из ВГИКа на студию, уже в производство, я был в растерянности, абсолютно все для меня было не­понятно: куда идти? в какую дверь сунуться? у кого спро­сить? И слава Богу, что был Владимир Владимирович, который по-отечески опекал меня, помогал, обучал ре­меслу, не вмешиваясь в мое творчество. Творчеству учил Ромм, а Корш-Саблин -- производству. "Настоящим ки­нематографистом, придя из ВГИКа, становятся лет через десять", - говорил он. Я, услышав это впервые, подумал: "Ну, загибает мужик, напускает значительности", а по­том убедился, что преувеличения в его словах нет: то пленка не слушается, из рук вырывается, отрезать, как следует, не получается, то теряешься на озвучивании, то на площадке не можешь объяснить, чего ты хочешь от артиста. А чтобы донести до человека, что ты от него хочешь, нужно точно это знать самому и объяснить не только актерам, но каждому из съемочной группы. И вот сейчас, когда мне столько лет, сколько тогда было Корш-Саблину, я вижу совершенно четко: он прав. Если сделал первую коротюсенькую дипломную картину, то лет десять еще нужно будет учиться элементарному ремеслу, потому что в профессии, как и в жизни, столько тонкостей, которые могут прийти только с опы­том! В общем, фраза Ромма о том, что научить режис­суре нельзя, научиться можно, полностью подтвержда­лась словами и делами Владимира Владимировича Корш-Саблина.

Они с Пырьевым забавно пришли в кинематограф. В 1926 году Юрий Викторович Тарич на "Ленфильме" снимал "Лесную быль" и взял их ассистентами: Корш-Саблина в монтажный цех, Пырьева на актерскую пло­щадку - сбегать туда-сюда, что-то подать, принести. А по окончании съемок Тарич оставил их у себя, и ра­бота на студии стала их кинематографической школой. Пройдя такую "академию", Корш-Саблин сделал мно­жество хороших картин, и среди них потрясающую - "Искатели счастья", которую сегодня отчего-то не по­казывают. Видно, наше кинематографическое руковод­ство забыло о ней, а быть может, и не знает о ее суще­ствовании.

Когда я делал свою первую учебную работу "Мост", Корш-Саблин смотрел материал. Девочка в белом платье, мальчик в светло-серой рубашке, но на общем плане полу­чается контраст: кажется, что она в светлом, а он в тем­ном.

- Как тут быть, Владимир Владимирович? - спра­шиваю.

Он говорит:

- Одел бы ты на мальчишку белую рубашку: серое чем дальше, тем темней.

Азы. Вот эти таинства потихоньку и делают тебя про­фессионалом.

Владимир Владимирович веселый был человек и простой.

Захожу как-то к нему в кабинет, смотрю, он налива­ет себе кофе из термоса - запить сердечные таблетки.

- Нельзя, Владимир Владимирович, лекарство кофе запивать!

Он нажимает кнопку своего аппарата на горле (у него была удалена гортань), сипит мне:

- Пошел ты, медик!

Иногда я думаю, как бы отреагировали на такое мое замечание Борис Кузьмич Новиков или Всеволод Васильевич Санаев. Новиков, я уверен, огрызнулся бы еще резче, Всеволод Васильевич отпарировал бы в своем сти­ле, по-санаевски внешне серьезно.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное