Читаем Осколки памяти полностью

Так случилось, что у Ромма было два курса: первый курс - мы, и второй, на пять лет старше, выпускной, где учились Вася Шукшин и Андрей Тарковский... Если пе­речислять всех, наберется добрая половина знаменитых советских режиссеров.

Вот поразительная штука: у Герасимова всегда были потрясающие актеры (у других мастеров тоже есть пре­красные артисты, но если у тех они как вспышка, то у Герасимова каждый - величина, вспомните хотя бы "Мо­лодую гвардию"), а у Ромма - режиссеры. Для меня по сей день загадка: как, каким образом с одного маленько­го вгиковского курса учителем Михаилом Ильичом Ром­мом были выпущены в мир две такие непохожие друг на друга художественные величины: Василий Шукшин и Андрей Тарковский? Чудо! Это какое же надо иметь уме­ние, чтобы из студентов вышли такие колоссальные фи­гуры! Это только мастер может углядеть.

Разные они по многим параметрам: Вася - алтай­ский парень, пришел из армии, талантлив безмерно. Ан­дрей тоже очень талантливый, но он из совершенно дру­гой, рафинированной, я бы сказал, среды. Отец Андрея - Арсений Тарковский - замечательный поэт. Рассказы­вают, что, когда Андрей снимал "Иваново детство", имен­но отец "подарил" ему березовую рощу: "Андрюша, - сказал он, - я знаю, где есть божественной красоты роща!.."

С Васей Шукшиным мы в общежитии жили на од­ном этаже, на пятом, только он с китайцами, а мы сами по себе. Вася был очень и очень добрый. Когда во время съемок картины на Азовском море я заболел и попал в больницу, он, будучи в это время по каким-то своим де­лам в Ялте, навещал меня с Виталькой Каневским. Очень простой был и очень свойский человек.

Вообще, когда меня спрашивают о режиссерах, я ста­раюсь не обсуждать их картины - каждому свое, и об­суждению это не подлежит. Наверное, дискутировать можно только о взятой в отдельности картине, не сравни­вая ее при этом ни с чем.

Забавно было раньше: между съемочными груп­пами устраивались соцсоревнования. По каким пока­зателям можно соревноваться?! Кто быстрее снимет картину? Определить, кто лучше, невозможно - разные все. И коль все разные, как лица, глаза или ушные раковины, то принцип соревновательности здесь априори не срабатывает.

Ромм был великий учитель. Ну, такие все непохожие его ученики! Луг цветущий: и Чухрай, и Басов... Многие счи­тали себя роммовцами, хотя и не учились на курсе у Михал Ильича. Это как знак качества. Я не знаю, какой я режис­сер, но о том, что учился у Ромма, я говорю обязательно.

"Устные рассказы" Ромма

Глава "Об учителях".

Когда у человека что-то получается в таком искус­стве, как театр или кинематограф (он так проходит, ска­жем, благополучно свою жизнь), это всегда вопрос какой-то случайности, непременно. Множество самых странных обстоятельств в конце концов толкают человека туда или сюда. Если, скажем, не был бы Пушкин лицеистом, то я не уверен, что он был бы и Пушкиным. В лицее такие люди, как Кюхельбекер, Дельвиг - случайные школьные товарищи, кое-кто из учителей в лицее, вся атмосфера, то, что это было в Петербурге, создало Пушкина, ведь правда?

Скажем, если бы не встретился Шаляпин с Горьким, а потом со своим усатым учителем в Баку, что ли, он был бы Шаляпиным? Нет, не был бы Шаляпиным.

Конечно, это такие исключительные личности, которые появились благодаря каким-то встречам, каким-то необыкновенно удачным, ну, что ли, обстоятельствам жизни. К этому относится знакомство с людьми, в первую очередь. С кем человек повелся с детства, кто его учил с самого начала, кто ему помог увидеть себя, понять себя, какой то свой путь найти, какую-то свою дорогу.

Я сейчас говорю о таких очень великих людях, как Шаля­пин или Пушкин. Но это относится почти к каждому, скажем, из кинорежиссеров, особенно если вы возьмете театраль­ных или кинематографических актеров или режиссеров. Большей частью жизненные обстоятельства и какая-то удачная среда, в которую попадает человек, удачные встречи, иногда просто знакомство удачное формируют человека.

Часто бывает так: вот собирается мастерская - мастерская пятнадцать человек студентов, из которых выходят режиссеры или актеры. И хороший педагог все­гда знает, опытный педагог, что, если в этой мастерской соберется два-три очень талантливых человека, ярких, талантливых человека, мастерская в порядке. По суще­ству говоря, он может сам и не учить. Они сами будут друг друга учить, они сами будут учиться. Группа силь­ных ребят, которые формируют направление мастерской, ее запал, так сказать, систему мышления. Тогда в мас­терской весь уровень необыкновенно повышается.

Один же человек никогда мастерскую не сделает, как правило. Он получается маленьким чудом, исключитель­но одаренной личностью. А потом эта исключительно одаренная личность, она обычно притухает. Я знал та­кие мастерские, из которых ни одного режиссера не вы­шло, просто ни одного. И наоборот, есть мастерские, из которых вышло поразительно много режиссеров, очень много, чуть ли не половина работают и больше.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное