Читаем Осколки памяти полностью

Болгарские коллеги, добрейшие люди, первым делом устроили мне ознакомительное турне по стране на двух "Волгах". Приезжаем в город Петрич. Меня спрашивают’ "К бабе Ванге можно тебе?" - "Да, я хочу. Очень интересно". Подъезжаем к ее домику: заборчик, будочка, как воз­ле посольств стоят, там сидит человек, записывающий к ней на прием. В тот час она уже не принимала, и кто-то из съемочной группы пошел, договорился - якобы с ней хо­чет встретиться группа журналистов-международников.

Мы вошли во дворик. Баба Ванга, слепая старушка, сидела там, отдыхала после работы. Разговаривая со мно­гими одновременно, она, пока мы усаживались, вскину­ла голову, повернулась ко мне и спросила:

- А что здесь делает этот руснак?

- Я хотел с вами увидеться, познакомиться, погово­рить, - ответил я, растерявшись.

- Дай мне для контакта.

- Что? - не понял я.

Оказывается, все знают, что идущие к ней на беседу берут кусочек сахара, который прежде кладут на ночь под подушку, чтобы мысли передавались лучше.

- У меня нет ничего...

Невзирая на то, что я, кромешный балбес, не приго­товленный ко встрече, пришел, видите ли, по случаю, она стала рассказывать мне мою судьбу. И про папу сказала, погибшего под Сталинградом, и про маму, и про сестрен­ку, про дедушку, бабушку... Я остолбенел. Все абсолютно точно. Отдел кадров не знает мою биографию настолько досконально. А когда у меня мелькала нехорошая мысль, она говорила: "Нет, ты неправильно думаешь. Это не так было, а вот так".

Чудо непостижимое!

Уже в Софии директор студии рассказал мне, что она была обычной зрячей девочкой, пошла в лес, началась гроза, ее закрутило в вихрушку, и от удара она потеряла зрение.

Это нечто ошеломляющее и совершенно необъяснимое - баба Ванга...


Интернационал

В съемочной группе каждая кинематографическая профессия была представлена двумя специалистами: по одному - с нашей стороны, по одному - с болгарской. Правда, режиссер был один: двоим "управляющим" было бы, наверное, трудно.

Все - прелестнейшие, должен вам сказать, люди: и Цанко Цанчев, оператор, окончивший ВГИК, и сценарис­ты, и каскадеры - все.

Сценарий, по которому снималась картина, был на­писан болгарскими ребятами, мы лишь кое-что от себя привнесли. Мне здесь рассказывали одну очень хорошую историю о том, как мужик ушел на фронт со своими ло­шадьми и телегой и, пройдя всю войну, с ними же вер­нулся! Этот чудесный случай я с удовольствием исполь­зовал в картине: главного героя забрали из колхоза в военный обоз со своей бричкой, он на ней и колесил.

Главную роль - "братушку" - сыграл Анатолий Бо­рисович Кузнецов, который только что снялся в "Белом солнце пустыни" и был на вершине славы. Но, как и Ни­колай Рыбников, этот человек "звездной болезнью" не страдал. Многие меня тогда убеждали, что роль "братуш­ки" будет повторением, но я никого не слушал и обратил­ся к Анатолию Борисовичу с просьбой: "Вот вы в “Белом солнце пустыни” сыграли нашего солдата в определен­ное историческое время - в Гражданскую войну. Давай­те теперь сыграем солдата Великой Отечественной". Он согласился.

О Кузнецове можно говорить только в превосходной степени - такой милый человек. Тысячекратно прав был Михал Ильич Ромм, когда однажды на мой вопрос: "зачем вы пробуете актеров, ведь вы же всех их знаете?" ответил: "Я не актера пробую, я пробую человека".

Эту фразу я запомнил на всю свою режиссерскую жизнь и, приглашая на съемки "Братушки" Владимира Павловича Басова, просил: "Владимир Павлович, не от­кажите в любезности...", потому что Владимир Павло­вич - это было чудо и наслаждение. Я знал, что он - ученик моего учителя, пришедший во ВГИК из Академии Сурикова. Басов прекрасно рисовал и обладал феноме­нальной зрительной памятью, непостижимой просто: сто­ило ему только взглянуть на материал, как он запоми­нал его полностью, с ходу, и потом на тарабарском кинематографическом языке говорил: "Вот там длинно, там коротко". Веселый и очень добрый был человек. Даже отставший от всех отрядов немец в его исполнении полу­чился такой беззащитный.

Румынку в картине сыграла Светлана Тома - боль­шой подарок советскому кинематографу, сделанный из­вестным режиссером, писателем, поэтом Эмилем Лотяну. Как-то, идя по улице, он увидел девушку, которая направ­лялась поступать в университет на математический фа­культет (или на факультет каких-то других точных наук), схватил ее за руку с криком: "Тебе не туда надо!" и привел в театральный институт. Так появилась на экранах чуд­ная актриса Светлана Тома. Да еще, как выяснилась, и смелая наездница. Снимаясь в "Братушке", Светлана не боялась скакать на лошадях наравне с каскадерами. Не пустили мы ее только в одну сцену, когда она должна была на скорости вылезти из кибитки, погонять несущихся ло­шадей, крича: "Ой, вы мои быстрые!", а лошади в это вре­мя должны с размаху влететь в выкопанную траншею и затем с трудом выбираться оттуда. Момент падения ло­шадей был ужасен; мы, конечно, отправить Светлану на такое дело не могли и заменили каскадером, причем па­рень был настолько тоненький, что влез в ее платье.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное