Читаем Осколки памяти полностью

Ребята рассчитали, что дублер полетит назад, в глубь кибитки, внутри которой, скрючившись, сидел для подстраховки Владимир Павлович. А произошло все с точностью до наоборот: когда лошади провалились в траншею, каскадер упал не назад, а вперед, попав меж­ду лошадьми. О-о, ужас! Лошади бьют копытами, бры­каются, а он там! Мне было плохо, я думал, что произош­ла катастрофа. И только позже, при медленном просмотре на монтажном столе, я увидел, как все было сделано. Гран­диозно! Когда каскадера бросило вперед, он мгновенно распластал руки, оперся на крупы лошадей, отыскал гла­зами дышло, уперся в него ногами и, оттолкнувшись, сде­лал сальто через лошадь. И все это за миг! А при съемках и на экране было видно только, как что-то мелькнуло и упало. Если бы не пригласили команду профессиональных каскадеров, действительно была бы катастрофа.

Каскадеры, болгарские ребята, работали со съемоч­ной группой по контракту, не совершая больше одного трюка за смену (одно падение с лошади, положим). Через их руководителя, в прошлом человека военного, я объяс­нял им, чего бы мне хотелось, и все идеально выполнялось.

Главного болгарского героя сыграл Стефан Дании­лов - суперпопулярный в Болгарии актер. Его любили, по-моему, вся страна в целом и каждый болгарин и бол­гарка в отдельности, а болгарские милиционеры при встре­че ему честь отдавали. Там его все звали по имени - Стефчо. Высокий, красивый, очень хороший и простой парень, он всегда играл положительных героев. Данаилов знал русский, и работали мы с ним легко и с удовольствием.


Запах был божественный...

Так же легко и приятно работалось и со Светланой Тома. В съемках перерыв. Светлана уезжает домой, через некоторое время возвращается в Болгарию и, переступив порог гостиницы, радостно направляется ко мне: "Игорь Михайлович, это вам подарок!" Как истинная дама, не умеющая носить емкости со спиртными напит­ками, она, завернув длинную, тонкую бутылку молдав­ского коньяка в газету, отдавая мне, чуть расслабила руку, и бутылка, выскользнув из газеты, шпокнулась об пол - и вдребезги.

Весь холл гостиницы наполнился божественным ароматом.

Тут же появились женщины с тряпками. "Одну се­кунду! Подождите со своими тряпками, вы почувствуй­те, какой запах! Стеклышки уберите, а остальное пусть потихоньку высыхает", - прервал их швейцар.

Коньяк неспешно испарялся, а гостиничный холл еще долго благоухал моим подарком.


Мать твою за ногу!

Все в группе были по-настоящему серьезные профес­сионалы и милые люди, а среди них удивительный умелец, мастер на все руки - и плотник, и столяр, и придумщик, художественно одаренный человек - Ваня Романовский. Я с ним работал почти на всех фильмах.

И вот заказал Ваня студийному цеху фуру, на кото­рой должны были ехать наши герои. Болгары, видимо, не так поняли, и фура оказалась непригодной: по замыс­лу, в середине должна была быть дверца с подножкой, а ее не обнаружилось. Привезли ее на съемочную площад­ку, а снимать нельзя. Пока тары-бары тарабарили, Ваня Романовский, наш гений, за час, наверное, фуру сделал. Показал всем - отлично! И захотел он продемонстриро­вать, как эта конструкция будет действовать. Берет двух лошадей, подводит и начинает вводить их в оглобли, причем он, деревенский житель, умеет хорошо это делать: причмокивает, приговаривает, мол, идите, родимые зад­ком к телеге... А они не идут. Он опять - не получается! Никак кони задний ход не дают.

Краснеет наш Левша: чтобы у Вани да что-то не полу­чалось - немыслимо! Мало того, что осечка вышла, да еще международного масштаба: вся группа стоит, смотрит! Неожиданно Ваня останавливает свою работу. Пауза... Все замирают: что же будет? Он думает, думает, и вдруг как хлопнет себя по лбу: "Мать твою за ногу! Они ж болгар­ские кони, а я им по-русски! Извините, ошибочка".

Тут же подошли болгары, сказали ему, как это зву­чит по-болгарски, и он в секунду поставил коней на место.

Как он в этой горячке додумался, что лошади по-бол­гарски должны понимать?! Гений.


Плакальщицы

Вообще, болгары ко всему подходили основательно. Чтобы усыпить лошадь для сцены, где она убитая лежит, ветеринар подозвал к ней всех свободных от съемок му­жиков, они облепили животное, большим шприцем он сде­лал укол и скомандовал: "Держите ее, потому что может упасть и разбить себе ноги!" (снимали в горах, камни кру­гом). Когда она стала засыпать, ее аккуратно положили, и мы все отсняли. Затем ветеринар сделал второй укол, на этот раз уже для того, чтобы она проснулась; вновь подо­звал по-болгарски помощников. Опять подошли все ребя­та, помогли ей встать, какое-то время держали, чтобы она не рухнула, и к тому моменту, как "главнокомандующий" сообщил, что все в порядке и можно отпускать, лошадь уже очнулась и была полностью дееспособна.

Никаких технических приспособлений для подоб­ных процедур нет, и если подходить к животному бережно, то такая, казалось бы, незатейливая, операция неожиданно оказывается настолько сложной.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное