Осколки памяти

Я по телевидению от начала до конца "Плач пере­пелки" не видел ни разу. Обидно. Никакой же голос с те­левидения не позвонит и не скажет: "Игорь Михайлович, говорит отдел выпуска программ. Я хочу сообщить, что в пятницу такого-то в три часа будет показана ваша карти­на. Организуйте свою жизнь и поглядите". Не уведомля­ют. Не считают нужным.

Но это не главное. Главное, чем больше пройдет вре­мени, тем больше эту картину будут смотреть, изучать, ведь мы о партизанском сопротивлении так мало знаем, несмотря на то, что фильмов о партизанах хватает.

Я именно на это рассчитываю, про это думаю, этим утешаюсь.

"ЭПИЛОГ"

Начало девяностых, смутное время. Тогда-то мне и попали в руки два опубликованных в журнале рассказа Ивана Петровича Шамякина: один о жизни старого писателя-классика, о том, как ему тошно существуется на пен­сию, книги его не издают, и второй - о старом классике-художнике. Оба мастера, величины в своей области, оба знаменитости, останутся в истории, но настоящее их смутно и тягостно: нищие они, не нужны никому, в этой смуте они, заброшенные, живут, как придется.

Прочитал и сразу вспыхнул, загорелся, понял, что рассказы эти срочно надо снимать. При нем, при Шамякине, при его жизни.

Приехали мы с сестрой к Ивану Петровичу на дачу в Ждановичи (Вика, сестра моя, брала у него интервью для Москвы). Дача... Это была халупа, построенная сразу пос­ле войны. И вот там нас встретил классик - в блеске всех медалей и... во всем нищенстве. В жуткой нужде он, в ту пору не издававшийся, жил, хлеб ел и сало, что родные из деревни передавали.

Объединив два рассказа, я написал сценарий "Эпи­лога". В титрах я значусь как один из авторов сценария, но написано все было по рассказам Шамякина, я лишь, как всегда, что-то свое привнес, но никаким драматургом, ни сценаристом себя не считаю: если что и добавляю, то только с согласия автора, ибо уважительно отношусь к литературе, которую берусь ставить. Я не возьму сценарий, который не "совпадает" со мной, я возьму сценарий который меня взбудоражил, возрадовал как литературное произведение, что-то новое открыл - то, о чем мож­но рассказать. Когда прочитанное "попадает" в меня попадает в сердце, я и вижу все это явственно: сначала персонажи туманные, потом приобретают лицо, поход­ку, одежду, свой голос, манеры. И актеров-то я не от фо­наря придумываю, а от заложенного в литературе.

Дирижер должен быть влюблен в музыку, которую написал другой человек. Если не влюблен - не становись за пульт, ничего не получится! Примеров тому можно при­водить множество.

Наша профессия вторична, объяснял Михал Ильич. Я на старости перечел книги своего учителя, где есть за­мечательное подтверждение его слов о вторичности ре­жиссерской профессии, на первый взгляд, кажущейся самой главной в кинематографе. Но нет. Сейчас я пони­маю, насколько Ромм был прав, когда читаю его анализ "Медного всадника": кинематограф весь базируется на литературе, и все открытия, которые вроде бы принадле­жат кинематографу, заложены в литературе. Разбирая "Медного всадника", Михал Ильич обнаруживает в авто­ре величайшего кинематографиста: крупный план, об­щий план, панорама, движение, звуковое оформление, параллельный монтаж и т.д. - Ромм показывает, что все это до вас, господа режиссеры, еще до появления кино, было сделано Пушкиным.

Фаина Георгиевна Раневская в своих мемуарах пе­редает один свой диалог с подругой. "Не хочу играть у этого режиссера", - говорит Раневская. - "А у того?" - "Тоже". - "А у этого?" - " И у этого". - "Да на тебя не угодишь, тебя никто не устраивает". - "Есть один". - "Кто?" - "Пушкин. Вот это гениальный режиссер".

Я знаю, что все хорошие картины имеют в своей ос­нове хороший сценарий. Мысль банальная, но ее нужно повторять. Не случайно серьезные литераторы шли учиться на сценарные курсы для того, чтобы познать, что ж такое - киносценарий.

Бывает, что режиссеры берут сценарий и говорят: "Да мы его переделаем, доработчиков пригласим". Не получается.

Иногда случаются пишущие режиссеры. Ну, кто у нас писал из режиссеров? Шукшин - вот редкое исклю­чение. А в целом, не надо этого; если тебе уготовано быть режиссером, будь им, не кидайся переправлять пьесу, не бери ее, если она тебя не устраивает, не прикасайся к ней. Но коль взялся за сценарий, старайся, прочувствовать его, думать только о том, как его еще улучшить: сде­лать персонажи более глубокими, более разнообразными, более "живыми".

Недавно я узнал, что поставлен "Вишневый сад" без слов. Как могла подняться рука изъять чеховские слова?! Это то же самое, что прийти слушать симфонический оркестр и увидеть дирижера, размахивающего палочкой перед пустой сценой. Нельзя вторгаться!

Отвлекся.