Осколок солнца

Если в прошлый раз меня поразила нагота, то сейчас передо мной раскрылась пестрота одеяний. Лёгкие струящиеся ткани укладывались в беспорядочные и при этом искусно расположенные складки. Женщины сидели, так же как и в купальне — группами по несколько человек. Вокруг с подносами бегали слуги, нагибаясь к низким столикам. Я прошла к той группе, где сидела Зинат, присела и продолжила рассматривать наложниц Илхама. Юных девушек было гораздо больше тех, кто был постарше. Около последних, как правило, сновали дети. Самой зрелой, пожалуй, была Далия, но точно я не могла бы сказать. Разделить по одеждам, казалось, было невозможно, разве что матери носили небольшие тюрбаны, в то время как волосы юных наложниц были освобождены от головных уборов. Большую часть женщин нельзя было бы назвать тощими, их полупрозрачные ткани обрамляли нежные, мягкие, бархатистые тела. Потом я увидела ещё одно отличие, некоторые наложницы носили очень много украшений. Драгоценности на их руках, шеях и даже ногах отражали сияние свечей. Все женщины были смуглыми, разнилась лишь глубина темноты их кожи. Но в них было ещё кое-что особенное. Их глаза сияли ярче, чем звёзды ночного неба…

Я почувствовала себя гнилым яблоком на празднике урожая. Угловатая, светлокожая, серая я могла бы быть самой незаметной мышью среди Хэндов. Но не здесь. Принесли ужин, состоящий из пасты и уже знакомых мне лепешек. После трапезы принесли маленькие чашечки с ароматным, обжигающим и божественным напитком. После запаха хельбы, вкуса хельбы и вида хельбы я была уверена, что больше ничего не смогу пить на этой земле. Заметив мой восторженный удивлённый взгляд, Зинат засмеялась: «Это называется кофе, плантации господина славятся особенными зёрнами на всю округу. Попробуй с этим», — указала она на сочные мясистые финики, начинённые орехами. Напиток действовал на меня возбуждающе, но его вкус настолько покорил меня, что я выпила ещё три чашечки и только спустя некоторое время поняла свою ошибку. Глаза лихорадочно бегали от лица к лицу, по спине покатился ручеек пота и сидеть на месте более оказалось совершенно невозможным. Зинат с лукавым снисхождением сжалилась надо мной и предложила прогуляться по саду. Мы прошли через высокую резную дверь и оказались в приятной уличной прохладе. Я была благодарна своей спутнице, что она оказалась столь чуткой к моей неопытности и пользуясь этой благосклонностью попыталась разобраться с тем, что я сейчас видела:

— Сколько женщин в гареме?

— С детьми и тобой стало восемьдесят два человека.

Мои глаза непроизвольно округлились.

— Иметь гарем для шейха — это показатель его богатства, — продолжила объяснять Зинат. — Есть шейхи, которые крадут женщин и делают из них наложниц, а потом заставляют ходить прислугой своему Господину. Это очень низко, но, к сожалению, случается довольно часто. Нам повезло. Господин Илхам заботится о нас, одевает в лучшие ткани, дарит самые дорогие украшения и нанимает хороших учителей.

— Учителей?

— Конечно, мы же проводим время не только в купальне и за кофе. Хотя, признаюсь, иногда очень бы этого хотелось. Став частью гарема, каждая из нас берет на изучение три искусства: музыку, рисование, массаж, готовку, целительство, философию, танцы. Список очень большой.

— Это что же, Илхам устраивает школу и потом вкушает плоды мастерства своих поданных?

— Никогда не думала об этом с такой стороны… Я просто брала на изучение то, что мне сейчас по душе, а продемонстрировать свои новые навыки господину — это скорее радость, чем обязательство…

Какое-то время мы шли в тишине. Но один вопрос волновал меня больше остальных:

— Как часто шейх вызывает своих наложниц? Есть какая-то очередность среди вас?

— Господин часто проводит время с Далией, она его истинная спутница, что касается остальных, то всё зависит от его желания. Несмотря на то, что он старается не обижать никого из нас, всё равно у господина Илхама есть свои предпочтения…

— Это как-то связано с количеством украшений?

— Да, — улыбнулась Зинат, — фавориток легко вычислить.

— Ты любишь Илхама?

— Конечно.

— Нет, я имею ввиду, — я густо покраснела, — сегодня за ужином были женщины с детьми, а некоторые были беременны. И тебе всё равно, что он проводит время не с тобой? Может отдавать предпочтение другой, и ты продолжаешь его после этого любить?

— Любить — не значит чувствовать, любить — значит действовать. Я могу ничего не делать, и тогда никогда не познаю этого прекрасного чувства. А могу учиться любить господина, любить своих сестёр, и если Бог Пустыни будет милостив ко мне, то любить и своих детей. Этого уже много для такой маленькой песчинки, как я, разве можно желать большего?

Пока мы шли по усыпанной камешками узкой дорожке, я размышляла о том, что теперь уж даже отклик свободы покинул меня, и уже возомнив себя бурей, я вновь стала песчинкой… Неприятное чувство неволи вставало комом в горле. Так непривычен и чужд был для меня этот женский мир. И всё же я здесь, я жива, я дышу, значит путь ещё не закончен и нужно двигаться дальше.