Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо

Кажется очевидным, что эта защита не может быть ограничена только одной (тем более одной-единственной) привилегированной религиозной общиной, как в эпоху конфессионального государства. Закон о богохульстве будущего должен иметь межконфессиональную направленность. По крайней мере, все религиозные общины, терпимые в государстве, должны иметь отношение к нему. Фон Соден хочет, чтобы сфера действия запрета на богохульство была особенно широкой, принимая во внимание также пространство за пределами христианства: разнообразие культов и имен, под которыми поклоняются Богу, не должно играть никакой роли. «Поэтому мудрый христианский законодатель внушит своим гражданам одинаковое почтение к религиям всех народов». Это верно независимо от того, насколько нелепыми могут показаться соответствующие обычаи. «Как мы можем ожидать от других народов почитания нашей религии, в то время как мы не боимся осквернять, высмеивать и попирать все их обычаи? Как мы смеем осуждать иные вероучения за оскорбление нашей религии, в то время как сами безнаказанно позволяем себе любые оскорбления их религии?»[675]

В принципе, это затрагивает вопрос о том, не должно ли унижение иудейской религии также быть наказуемым. Какой бы очевидной и актуальной ни казалась нам сегодня эта проблема, мыслители Просвещения явно уклонялись от ее конкретного обсуждения. Если законы последующего периода следовали этой линии и считали клевету на «признанные религиозные общины» наказуемым преступлением, то здесь ситуация была аналогичной: их можно было бы понимать так, что оскорбление иудаизма также становилось наказуемым преступлением; однако долгое время такая идея не имела большого практического эффекта, в то же время, наоборот, антихристианские высказывания евреев, само собой разумеется, вполне закономерно инкриминировались как богохульство[676].

Если обобщить, то для обоснования наказуемости богохульства использовались две новые схемы: с одной стороны, оно наносит ущерб государству и обществу, которые вряд ли могли бы существовать без прочной религиозной основы. С другой стороны, кощунственные высказывания нападают на конкретную религиозную общину и коллективно оскорбляют ее; это представляет серьезную угрозу общественному миру. Следовательно, жаловаться на предполагаемых богохульников или выступать против них могут два типа людей: те, кто поднимает свой голос от имени государства и общественного порядка; и те, кто действует от имени отдельных религиозных общин против такого унижения их общины. Обе схемы встречаются вплоть до XX века, и обе могли и могут появляться в различных сочетаниях и конфигурациях.

Мягкая философия вынесения приговора

Переосмысление преступления богохульства не обошлось без последствий для степени суровости наказания. Только Энгельхард, повторяя Вольфа, не колеблясь отстаивал традиционное прокалывание или отрезание языка, а в крайнем случае даже смертную казнь, в качестве адекватно сурового наказания, которое было бы сдерживающим фактором[677]. Обычно рассмотрение наказания оказывалось совершенно иным, при этом авторы, возможно, не осознавали, что многие из их аргументов на самом деле не новы. Скорее они ввели смягчающие обстоятельства, которые возникли в канонах традиционной казуистики, в другой контекст[678]. Фон Соден критиковал тот факт, что до этого времени преступление оценивалось слишком строго: «И все же это преступление так часто заслуживает снисхождения! Это так часто бывает результатом минутного недомыслия и недовольства! Так часто простое преступление языка следует за первым порывом страсти! Так далеко от опасности преступлений, которые требуют не поспешных слов, а действия!» Намерение или злой умысел были обязательными для авторов конца XVIII века, иначе нельзя было бы говорить о богохульстве; безрассудство и гнев исключали такое намерение. Но «религиозное рвение», т. е. определенные теологические или философские убеждения, также не следует путать с богохульством. Если, по мнению Фойгта, важнейшие религиозные принципы оспариваются, опровергаются или поколеблены в своих основаниях, это не является богохульством, потому что не было намерения оскорбить или высмеять. Одним из основных убеждений просвещенных литераторов было то, что споры о фактах и критика должны быть разрешены, а личной полемики и оскорблений следует избегать любой ценой. Соблюдать такое разграничение было так же трудно тогда, как и сейчас[679]. Особенно важно для нашего контекста то, что эти дебаты были сосредоточены на напряженных отношениях между юридическим наказанием за злоупотребление (или правовой защитой от такого злоупотребления), с одной стороны, и правом на свободное выражение мнений – с другой. Это, несомненно, расширило рамки того, что может быть сказано законно, без наказания.