Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

«Цветовые» слухи, основанные на появлении возмутительных цветов, порождают многочисленные случаи коллективной паники в Париже, но также и в провинции. В Бордо 14 февраля после обнаружения в городе белых кокард и знамен, знаков неминуемой контрреволюции, возмущенная толпа направляется в разные церкви, чтобы потребовать удаления оттуда королевских лилий или гербов с лилиями[1369]. Но самый мощный иконоборческий кризис разражается в Париже, а оттуда концентрическими кругами расходится по департаментам. 14 февраля заупокойную мессу по герцогу Беррийскому, которую было запрещено проводить в церкви Святого Роха, служат в церкви Сен-Жермен-л’Осеруа, в нескольких шагах от могил «мучеников, павших за свободу» в Лувре во время Июльской революции[1370]. Близость этих двух пространств, подчеркиваемая многими свидетелями, превращает мессу из провокации в святотатство: в лице покойников оскорбляют саму Революцию[1371]. Хуже того: по окончании службы к катафалку прикрепляют литографированный портрет герцога Бордоского («Генриха V»), его увенчивают бессмертниками, окропляют святой водой и даже возжигают перед ним ладан, а присутствующие ему кланяются[1372]: выходит, что юный Бурбон «коронован». Слухи добавляют другие детали: якобы по церкви торжественно проносили белые знамена и бюсты герцога Беррийского и его сына. Возмущение с быстротой молнии распространяется по близлежащим кварталам, и всем становится ясно, что налицо легитимистский (или, как говорили в ту пору, «карлистский») заговор.

Смешанные группы, составленные из «блузников» и «хорошо одетых людей», рабочих, оставшихся без работы, и республиканцев, но также (судя по некоторым свидетельствам) женщин и детей, врываются в церковь Сен-Жермен-л’Осеруа, по всей вероятности, при попустительстве властей и национальной гвардии. Они принимаются громить все движимое существо, церковную утварь, потиры и кресты[1373]. В тот же день 14 февраля внушительная толпа направляется в архиепископский дворец, чтобы довершить то, что было начато в 1830 году[1374]. Разрушения производятся методически, под надзором «своего рода инспекторов»: «кажется, будто действуют наемные рабочие»[1375]. Разгромили также загородный дом архиепископа Парижского в Конфлане. В подобном контексте паническое иконоборчество снимает напряжение и играет заклинательную роль: посредством уничтоженных изображений и предметов оно стремится предотвратить возвращение контрреволюции.

Но этим дело кончиться не может. В последующие дни под крики «Долой священников, долой карлистов!» чистка захватывает публичное пространство столицы, а затем постепенно распространяется на всю территорию страны. К чисто политическим мотивам добавляется глубокая социальная и материальная неудовлетворенность. Один из иконоборцев так объясняет свои действия: «Ничего нет, ни работы, ни правительства. <…> Газет у нас нет, статей мы не пишем, к королю не ходим; мы используем эти средства, чтобы дать понять: нужно все изменить; вот мое предупреждение»[1376]. Ален Фор также подчеркивает массовое участие рабочих, потерявших работу, в политических и религиозных волнениях 1831 года[1377]. Но если мы будем сводить иконоборчество к этому социальному недовольству, мы не поймем, почему иконоборцы атакуют в первую очередь знаки политические или религиозные, а если вообще не будем принимать иконоборчество во внимание, упустим важный аспект протестного движения.

В течение трех дней толпа (состав которой нам в точности неизвестен) производит осмотр внешних фасадов всех храмов и публичных зданий и настаивает на уничтожении всех королевских лилий. Выбор мишеней подтверждает твердое намерение покончить с теолого-политической символикой. Толпа систематически сбивает кресты, украшенные лилиями, с церквей, а именно с Пантеона, собора Парижской Богоматери, церквей Святого Сульпиция, Святой Маргариты, Святого Гервасия, Святого Павла. Из церкви Святого Павла все предметы с лилиями выносят на улицу и сжигают. Лилии с решетки, окружающей памятник Людовику XIV на площади Побед, сбивают молотком; такая же судьба постигает лилии, украшающие Пале-Руаяль, здания Биржи и Коммерческого суда[1378]. С фасада Луврского музея снимают бюст Людовика XVIII, уцелевший в 1830 году, и разбивают его. Толпа швыряет камни в барельефы триумфальной арки на площади Карусели, прославляющие испанскую кампанию герцога Ангулемского, а рабочие угрожают разбить их молотками[1379]. Повреждения получает и статуя Мальзерба во Дворце правосудия, точнее барельеф, изображающий Людовика XVI: призрак цареубийства не оставляет иконоборцев в покое.