Иконоборческий ритуал приобретает также черты карнавала. В церкви Сен-Жермен-л’Осеруа иконоборцы надевают религиозные одежды и пляшут в разгромленном здании. Вблизи Лувра участники пародийной религиозной процессии распевают непристойные песенки на мотивы молитв, сопровождая пение издевательскими гримасами. Перед Дворцом правосудия некая группа торжественно проносит «скверную картину, изображающую мужчину в церковном облачении; в толпе говорят, что это не кто иной, как архиепископ Парижский»; ко рту его «прикреплен кусок сырого мяса»[1380]
. Впрочем, сцены эти, напомню, разыгрываются во время Карнавала, дело происходит во вторник 15 февраля, в тот самый момент, когда по улицам разгуливают люди в маскарадных костюмах и провожают «жирного быка»[1381]. Бунт смешивается с карнавалом, но это вовсе не означает тяготения к дехристианизации по образцу года II[1382].На католиков ревностных, но исповедующих либеральные убеждения, как во Франции, так и во всей Европе, эти иконоборческие акции производят гнетущее впечатление. Монталамбер, непосредственный свидетель событий, поскольку он дежурил в национальной гвардии, возмущается в своем дневнике: «Вторник 15 февраля. День, уронивший Францию в глазах Европы и потомства, навсегда запятнавший Июльскую революцию и трехцветный флаг»[1383]
; ему вторит молодой Озанам из Лиона, куда дошли отзвуки парижских кощунств: «Крест! Крест, две тысячи лет царивший над миром, крест, стоящий выше всех венцов, даже венца Наполеона, крест влачили в грязи по улицам столицы под радостные вопли и среди сатурналий карнавала. <…> Церкви Сен-Жермен-л’Осеруа более не существует, а у Июльской революции теперь есть собственныеВ провинции после получения известий о парижских событиях иконоборчеством сначала занимаются активисты-«патриоты», а затем за дело берутся местные власти. Иконоборцы стремятся
В подобном контексте власти Июльской монархии пытаются взять под свое руководство иконоборцев, действующих, разумеется, в правильном направлении, но тем не менее вызывающих настороженность. Ради охраны общественного порядка, которую после разграбления дворца архиепископа Парижского многие сочли неудовлетворительной, власти ставят своей целью институционализацию иконоборчества, производимого ради достижения катарсиса. Поэтому королевская власть официально узаконивает удаление королевских лилий, подобно тому как Законодательное собрание в августе 1792 года узаконило снос королевских статуй. Под давлением толпы Луи-Филипп соглашается убрать лилии из своего герба. Они исчезают с королевских экипажей и придворных ливрей; чистке подвергаются фасады и балконы Пале-Руаяля; конец приходит даже тем лилиям, которые уцелели в 1793 году. На королевской печати место лилий занимает открытая книга с текстом Хартии. Все участники административной пирамиды от министров внутренних дел и вероисповеданий до мэров получают предписание убрать лилии со всех общественных зданий, культовых сооружений и даже кладбищ[1387]
. В Марселе с триумфальной арки у въезда в город со стороны Экс-ан-Прованса, первоначально посвященной герцогу Ангулемскому и войне в Испании 1823 года[1388] (в которой Франция поддерживала испанскую абсолютную монархию), по приказу муниципальных властей выскоблили лилии и дельфинов[1389]. Следы этой тщательной чистки, выполненной рабочими, различимы до сих пор и напоминают о забытом иконоборческом жесте (Ил. 16. Деталь фриза триумфальной арки у въезда в Марсель со стороны Экса-ан-Прованса. Выскобленные дельфины и лилии