Оскорбленный взор. Политическое иконоборчество после Французской революции

Иконоборцы, не смущаясь тем, что соотношение сил в этот период часто принуждает их действовать в темноте (ночью в половине случаев), метят прежде всего в суверенную власть. Самая частая мишень (более половины зафиксированных случаев) — трехцветные флаги (простые «тряпки» на языке «белых»[1405]); их режут на куски или швыряют в грязь; следом идет порча изображений короля и спиливание деревьев свободы (примерно по четверти случаев). Многочисленность нападений на бюсты Луи-Филиппа показывает, что образ короля с каждым днем становится все менее защищенным; в то же самое время король регулярно делается предметом графических атак. Совпадение отнюдь не случайное: графическая сатира на государя делает королевское изображение еще более уязвимым; карикатура сопровождает или амплифицирует иконоборческие практики. Амплификацию существенно ограничивает цензура изображений, введенная в 1835 году сентябрьскими законами о печати: в результате рисовать карикатуры на короля французов становится невозможно. Но до этого карикатура и иконоборчество переплетаются и подпитывают друг друга: участники некоторых карнавальных кортежей или маскарадов вешают или оскорбляют грушу, символизирующую короля: так, во время парижского карнавала 1833‐го грушу в конце концов сожгли на улице Сен-Дени[1406], и в том же году подвыпившие национальные гвардейцы рисуют углем груши на королевском бюсте в здании лилльской префектуры[1407]. Изображение короля пачкают грязью, мажут чернилами или вином, вешают, разбивают ударами трости, топят в бочке с водой или в болоте, отрубают ему голову или просто высмеивают, именуя «свиньей». Порой специальная надпись или плакат поясняют, что в данном случае заочно казнят сына цареубийцы: «вот чего заслуживает убийца народа» или «Луи-Филипп, убийца принца де Конде»[1408]. Глум и насмешка идут рядом с ненавистью и провокациями, показывая отсутствие непроницаемых границ между буффонной сатирой и политическим кощунством, особенно при власти с гибридной легитимностью. К первому регистру следует отнести большую часть ночных нападений на королевские бюсты в кордегардиях, вызванные по преимуществу тем, что подвыпившим гвардейцам было нечем заняться. В кордегардии нантской винной гавани бюст Луи-Филиппа в 1834 году пострадал дважды за один месяц: сначала национальные гвардейцы испачкали его сажей, приклеили ему усы из пакли, всячески над ним насмехались, а затем разбили его и выбросили куски в Луару, впрочем без ясно выраженного намерения осквернить королевский образ[1409]. К совсем иному разряду относится другое надругательство над королевским бюстом: в 1832 году члены песенного общества коммуны Ла-Шапель, известного республиканскими возмутительными песнями, разбивают в винной лавке на улице Золотой Капли бюст короля, а на следующий день иронически ставят на его место другой бюст, на сей раз с веревкой на шее[1410]. Совершенно очевидно, что в квартале, находящемся за городской стеной, но тесно связанном со столицей[1411], этот жест имеет целью политическую провокацию и скандал. Биография одного из главных участников — а возможно, зачинщика[1412] — этой иконоборческой акции, Валентина Дюкло, в высшей степени выразительна: в молодости жертва Белого террора, в 1830 году участник Июльской революции, в июне 1832‐го он сражается на баррикадах, затем вступает в республиканские Общество прав человека и Общество времен года, принимает участие в восстании 1839 года, способствует покушению Дармеса на короля в 1840 году, а в феврале и июне 1848‐го сражается в рядах повстанцев[1413]. Разбивание бюста — один из этапов почетного пути этого «республикано-коммунистического заговорщика» и на процессе 1840 года послужил уликой против него.