Ослепительный цвет будущего

На диване позади него мама открыла глаза. Она неслышно разворачивается, приподнимает голову и смотрит на отца.

– Хм-м, – бормочет он себе под нос. Затем направляется на кухню, вынимает из ящика старый фотоаппарат и делает снимок моего рисунка; после этого ставит картину на место и на цыпочках выходит.

Цвета меняются.

Мама готовит воскресные вафли. Я, видимо, еще не проснулась, потому что Аксель сидит за столом один и крутит в руках кружку с кофе – туда-сюда, снова, и снова, и снова.

Его волосы растрепаны и торчат в разные стороны.

– Вы двое хорошая пара, – говорит мама, зачерпывая свежие взбитые сливки и накладывая ему на тарелку.

– Кто? – спрашивает Аксель. – Я и Ли?

Моя мать кивает.

– Знаешь, ты ей очень дорог.

Аксель нервно смеется.

– Она мой лучший друг.

Мама снова кивает.

– Редко можно встретить такую крепкую дружбу.

Аксель разыгрывает целый спектакль, разрезая две свои вафли на множество микроскопических кусочков.

– А сироп есть? – говорит он.

Мама достает из холодильника небольшой кувшин.

– Я рада, что у нее есть ты, – произносит она с полуулыбкой.

Кухня мерцает и испаряется.

62

Сорок три дня.

Осталось шесть.

Я думаю о последнем воспоминании – как мама пытается поговорить обо мне с Акселем. Оно замутняет сознание тонами сепии.

Для чего мне нужно было это увидеть? Чтобы вспомнить, как мы разрушили нашу дружбу? Никак не могу понять, какую информацию я должна извлечь из этого воспоминания.

Я пытаюсь встряхнуться и прогнать туман из головы. Все выглядит потрепанным и потрескавшимся, забрызганным черными чернилами. Я знаю, что это из-за бессонницы, это не настоящий мир, но все-таки не могу избавиться от ощущения, что все разваливается.

Этим утром в парке у беседки никого нет, так что мы с Уайгоном занимаем одну из скамеек.

Вокруг нас – хор цикад и разговоры маленьких птиц.

На деревянном столе – квадратная каменная табличка с вытравленными на ней белыми линиями, образующими целую сетку. Посередине вырезаны китайские иероглифы. Это действительно настольная игра. Интересно, как выглядят фишки. Круглые, как монетки? А может, на них выгравированы крючочки и штрихи других иероглифов?

Дедушка пробегает пальцем по доске.

И тут в голове вспыхивает идея. Я достаю телефон и пролистываю первые два экрана, чтобы найти нужное приложение.

– Смотри! Хочешь сыграть?

Уайгон ничего не отвечает, только нахмурившись смотрит на телефон.

Я поднимаю четыре пальца.

– Все, что нужно, – это собрать четыре фигурки в ряд, и ты выиграл.

Я показываю на себя и делаю ход, размещая первую фигурку. Потом беру его палец и прикасаюсь к экрану, чтобы пойти за второго игрока. Партия совсем короткая; я позволяю ему победить – мы ведь только тренируемся.

В глазах загорается искорка. Кажется, он понял правила.

– Отлично, теперь давай играть по-настоящему, – говорю я ему.

Как только игра снова загружается, он начинает возбужденно тыкать в экран большим пальцем и располагает фигурку прямо по центру.

Мы ходим по очереди. Я настолько сконцентрировалась на разработке стратегии, что не обращаю внимание на его ходы – и внезапно он выставляет четыре фигурки в ряд; он победил.

Дедушка весь сияет, его щеки растянуты в улыбке, рот широко раскрыт в беззвучном смехе. Он раскачивается взад и вперед и выглядит жизнерадостным, как липовый зеленый.

Я выигрываю два следующих раунда, но дедушка все равно счастливо улыбается, как будто он – победитель вне зависимости от исхода игры.

Деревья, растущие вдоль тропинки, тянутся к небу, их листья тихо колышутся. Мы идем медленно и снова ищем идеальный цветок. Я внимательно смотрю по сторонам, пытаясь придумать, как использовать сеть. Интересно, прилетает ли сюда птица.

По дороге домой Уайгон вытягивает передо мной руку, чтобы я остановилась, и указывает на сухую ветку примерно на уровне наших глаз.

Одинокая коричневая цикада, в этот раз живая, раздувается и вытягивается, раздувается и вытягивается.

Она линяет.

Мы завороженно наблюдаем, как она продавливает себе путь на волю сквозь панцирь – тот раскрывается, как костюм на молнии. Постепенно на свет, извиваясь, вылезает молодое тельце бледного летне-зеленого цвета. Несколько ударов новенькими лапками; чернильные глазки блестят, словно знают все об этом мире. Морщинистые, похожие на капустные листья пучки на боках разворачиваются, разглаживаясь в длинные крылья, зеленые на конце и прозрачные в центре, мягкие, как шелковая бумага.

Пустая оболочка, коричневая и жесткая, висит на ветке. Призрак, оставленный позади.

63

Видела ли мама когда-нибудь линьку цикады?

Хотелось ли ей сделать то же самое – сбросить оболочку и стать кем-то другим?

Бывали дни, когда она превращалась во что-то тихое и темное. Ее цвета становились глубже, но приглушеннее. Это была и она – и в то же время не она.

А может, это были вовсе не превращения. Может, в эти мимолетные мгновения приоткрывалась ее истинная сущность.

Сбрасывание всех защитных слоев. Заточка грифеля до максимально острого состояния.

64