Читаем Ослепительный цвет будущего полностью

Мы возвращаемся в квартиру; там будто стало тише. Уайпо улыбнулась утреннему цветку – это стебель, взрывающийся множеством крошечных кораллово-красных соцветий в веселой форме звезды, – и все равно сегодня она выглядит особенно уставшей. Черты поникли, глаза – чуть темнее обычного.

Разливая по пиалам пышную рисовую кашу конджи, она смотрит на дверь.

Она скучает по Фэн.

Это из-за меня она в мрачном настроении. Вина тяжестью падает вниз живота, а стыд обворачивается вокруг меня колючей стороной липучки, и мысль о том, сколько всего я сделала неправильно, становится еще острее.

Нафтоловый красный – цвет жестокой ручки, помечающей все совершенные мной ошибки.

В гостиной я наблюдаю, как Уайпо поскребывает головку спички. В другой руке у нее дрожит длинная ароматическая палочка. На протяжении миллисекунды кончик горит маленьким огоньком, а потом тускнеет от неуловимого прикосновения света и тепла. Шепот жизни, источающий дым и пепел, соленым вкусом оттеняет воздух.

Уайгон полулежит, опираясь на спинку дивана, и смот-рит по телевизору музыкальные клипы без звука. Один из певцов одет как пират и держит на ладони миниатюрную версию самого себя. Я моргаю, и в следующее мгновение он уже танцует с группой парней в масках.

– Уайпо, – говорю я. – Lai.

Она поднимает на меня глаза.

– Lai kan. – У меня появилась идея, как отвлечь ее, как поднять ей настроение.

– Kan shenme? – спрашивает она. Что вижу?

Но я не знаю, как объяснить это словами. Я за локоть веду ее в гостиную. Мы плавно проходим мимо чернильных трещин, которые тянутся вдоль стен, – они шире и выше меня. Мы идем мимо огромной зияющей дыры в углу квартиры. Бездна такая черная и пустая, что я по-еживаюсь. Потолок над ней почти полностью растрескался. По нему во все стороны извиваются тонкие черные линии.

Конечно, бабушка всего этого не видит.

Это все трюки моего зрения после бессонницы – я смотрю на них как на свою суперсилу. От такой мысли на губах даже почти появляется улыбка.

Когда мы оказываемся в моей комнате, Уайпо резко плюхается на кровать.

– Deng yixia, – говорю я ей. Подожди.

Открыв коробку, я первым делом замечаю ту самую фотографию – дубликат снимка, который стоит у Уайпо на домашнем алтаре, прислоненный к вазе с фруктами.

Две девочки сидят на стульях с деревянными резными спинками, возвышающимися позади них, и болтают ногами. Одна – чуть выше, чуть старше.

Я провожу пальцами по краям. Фотография практически хрустит, будто ее бережно хранили все эти годы. Не то что вторая копия, ее Уайпо наверняка берет в руки каждый день; на той – смягчившиеся уголки, жирные следы пальцев.

– Tamen shi shei? – спрашиваю я, протягивая бабушке фотокарточку. Кто они?

Она, щурясь, вглядывается и выдает в ответ быстрый набор слов, ни одного из которых я не знаю. Что ж, по крайней мере, есть другой способ, с помощью которого мне, возможно, удастся ее понять.

Я отодвигаю самодельную сеть, потому что она занимает всю поверхность комода с ящиками, и вытаскиваю коробочку с благовониями, внезапно почувствовав себя неуверенно и беспокойно. На секунду я задумываюсь: а что, если птица не приносила палочки, если благовония все это время принадлежали бабушке? Я показываю ей коробочку, обращаю ее внимание на иероглифы, напечатанные на крышке. Она трясет головой. Кажется, она понятия не имеет, что это.

Уайпо смотрит, как я вожусь со спичкой. Палочку – к огню. Я подношу тлеющий кончик к уголку фотографии и наблюдаю, как она горит.

Наружу вырывается черный дым. Это не аккуратные клочки, как раньше, не волнистые ленты. Это мощное извержение, и я понимаю: дыму все это не понравилось. Не понравилось, что я привела с собой кого-то еще.

Незримый ветер вырывает фотографию у меня из пальцев; ее подбрасывает в воздух, где она взрывается треском молнии и пеплом осыпается вниз.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на бабушку: ее глаза широко раскрыты.

Ни мерцания.

Ни вспышки.

Ни калейдоскопа цветов.

Под ногами дрожит пол; неужели землетрясение? Все ходит ходуном, и потрескавшиеся стены осыпаются; рушится потолок. Уайпо взвизгивает, когда прямо из-под нее куда-то проваливается кровать.

Пол исчез. Гравитации больше нет. Мы дрейфуем через черную бездну, переворачиваясь на лету. Все, что я слышу, – это звук нашего дыхания.

– Ли, – произносит Уайпо.

Ее голос – как кнопка включения света.

Чернота исчезает. Мы падаем на землю, и от удара у нас дрожат ноги.

65

Дым и воспоминания

Зеленое поле. Щербетное небо. И мы.

Что это, черт возьми, за место?

Уайпо показывает на травяные луга, раскинувшиеся впереди, и ее палец словно запускает движение ветра. Сильный порыв проносится между нами, разметав волосы по моему лицу и заставляя бабушкину тунику неистово вздыматься.

В этот момент снимок, подпрыгивая и трепеща от легкого ветерка, касается моих щиколоток, и тут я замечаю, что по всему полю разбросаны разные предметы. Фотокарточки. Письма. Конверты с адресом на китайском языке.

Потом я замечаю лежащую на боку коробку; на ней черным маркером написано мое имя.

Перейти на страницу:

Все книги серии Rebel

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза