Ослепительный цвет будущего

Чувство вины усилилось втрое. Значит, она догадалась, что я до смерти хотела выйти из дома? Я все лето проторчала под домашним арестом – за тот идиотский спектакль с побегом, как назвал это папа, хотя изначально я оказалась в том лагере по его вине. Я целую вечность не видела Акселя – эта часть моего наказания казалась мне наиболее несправедливой, – и мысли о нем напоминали кобальтовые синяки, которые я набивала снова и снова.

После маминого лечения в начале лета я плюнула на свои планы по поиску работы и стала проводить все время с ней. Я поступила бы точно так же, даже если бы не была наказана. Улыбка, не сходившая с ее лица последние несколько недель, – такая искренняя, такая светлая – убедила меня в том, что мама поправляется. Но я переживала, что, как только начнется учебный год и я вернусь в школу, она снова начнет тонуть в темноте.

Я не могла избавиться от чувства, что должна подарить ей столько себя, сколько могу; что я – опора, которая позволяет ей держаться прямо.

– Иди, – сказала она, словно заметив мою внутреннюю борьбу. – Лето почти закончилось. Развлекись немного.

Я заставила себя кивнуть. Все-таки жизнь более или менее налаживалась. Мама ходила к психотерапевту. Уже месяц она принимала новые препараты. Мы с папой вздохнули свободнее.

Так что я отправила несколько сообщений и сразу же почувствовала себя виноватой: ответы пришли моментально, и по телу растеклось слишком уж приятное, прохладное облегчение. Каро предложила отправиться к ручью, который мы всегда проходили по дороге в школу. Она хотела устроить фотосессию под луной.

Тот августовский вечер был жарким и душным, хотя все же лучше, чем день. Небо стало почти таким же коричневым, как река, а огненные мазки преследовали облака. Светлячки, мерцая, медленно проплывали по воздуху.

Каро открыла багажник, чтобы достать фотолампы, штативы и рулоны легкой газовой ткани. Мы с Акселем несли скетчбуки и небольшие светильники, а Чеcлин брела позади и тащила кучу платьев из секонд-хенда – бархатных, атласных и тафтяных, с жемчужными пуговицами и блестящими лентами.

Мы шли через заросшее поле; жесткая трава доставала до бедер. Каро привела нас в темную рощу, где летали ястребы и слышалось журчание воды.

– Здесь хорошо, – произнес Аксель так тихо, что я была почти уверена: он говорил это только мне.

– И правда, – сказала я.

– Давно мы ничего такого не делали.

Может, он увидел это у меня в глазах – цвет того, как сильно я соскучилась по нему?

– Вот здесь! – позвала Каро, остановившись в промежутке между огромными стволами. – Здесь отлично.

Мы помогли ей развесить ткань. Зафиксировали фонарики между ветвями, установили на земле отражатели, чтобы перенаправить лучи света. Когда мы закончили, солнце уже село. Появилась луна, хоть и наполовину закрытая облаками. Зрелище было жутковатое: бледные лучи пробивались сквозь ветви, освещая полупрозрачную ткань.

Чеслин припудрила лицо и начала натягивать платья поверх майки и шорт. Каро переместилаcь в тень, и перед камерой Чеслин превратилась в призрака.

– Я работаю над новой серией, – объяснила Каро. – Называется «Мертвая девочка Чеслин».

Мы с Акселем нашли упавшее полено и присели на него, но было слишком темно, чтобы рисовать, – к тому же было трудно сосредоточиться. Мы смотрели, как Чеслин перевоплощается в богиню, затем в сильфиду, после – в воскресшее cyщество. Мы наблюдали, как мир Каро сузился до Чеслин и никого кроме Чеслин. Объектив раскрылся и щелкнул.

В какой-то момент Чеслин начала раздеваться. Она сбросила шорты, майку. Расстегнула лифчик…

– Ого, – произнес Аксель, пронзая этим единственным слогом воздух.

– Ой, – сказала Чеслин, оборачиваясь. Она моргнула так, будто увидела нас впервые. – Я тебя смущаю?

Он кашлянул и помахал перед собой руками, как бы говоря: «Продолжай».

Чеслин пожала плечами.

– В конце концов, это всего лишь тело.

Каро широко улыбнулась.

Мое лицо пылало. Нравилась ли Чеслин Акселю? Она была похожа на нимфу – изящные руки и ноги, длинные медовые волосы. В ней была природная грациозность, которой мне не видать. Она мерцала, а я сидела в пятнах от угольных мелков.

Чеслин широко раскинула руки и закатила глаза. Она была похожа на персонажа из фильма ужасов. Легкий ветер отбросил ее волосы набок.

– Да, – говорила Каро. – Да, вот так отлично.

Мое тело натянулось как струна фортепиано. Я была вполне уверена, что не интересуюсь девушками, но во всей этой сцене было что-то вуайеристичное. Через меня прокатилась волна жара, развернувшись в желудке. Мне хотелось чувствовать то, что чувствовали Каро с Чеслин, я завидовала их трепету.

– Пойдем, – сказал мне Аксель, резко вставая.

С неохотой и одновременно с облегчением я последовала за ним из рощи. Каро и Чеслин даже не заметили, что мы ушли.

В машине было душно; мы уселись на заднем сиденье и открыли двери нараспашку.

– Извини, просто для меня это уже слишком, – проговорил он.