Покрутившись на лужайке, где летом стояли ванночки, наполненные водой и все дети могли в них плескаться, так как жара в нашем городе обычно превышала сорок градусов по Цельсию, я пошла обратно домой. Уши болели.
На следующий день мочки воспалились, стали красными, и мама, протирая их едким одеколоном, покачала головой.
Вечером пришла тетя Марьям.
– Надо немедленно нитки вытаскивать! – ахнула она.
– Как же так? – удивилась мама. – Всем девочкам во дворе так прокололи уши!
– Но у нее другая реакция! Ты хочешь сережки? – спросила меня соседка.
– Нет, – сказала я. – Не хочу…
– Хочет! – перебила мама. – Просто она еще не знает об этом!
– Ладно, принесу прутики от веника!
– Зачем это? – удивилась мама.
– Чтобы вставить их вместо ниток.
Взрослые срезали нитки, завязанные узелками, и попытались продеть мне в уши прутики от веника. Но улизнув от такого проявления заботы, я забилась под диван и не поддалась ни на какие уговоры. Так и просидела там до утра.
Утром следующего дня меня повели к бабушке Оле. Она умела прокалывать уши лучше всех в нашем большом многонациональном дворе. Если возникали проблемы, женщины пекли кекс или пирог, брали за руку дочек и вели к бабе Оле.
Я упиралась, как могла.
– Да она только посмотрит! – твердила мама, не глядя мне в глаза.
– Так я тебе и поверила! – огрызалась я, припоминая историю с гнилым зубом. – Врунья!
– Иди давай, ослиный потомок! – подгоняла меня мама. – А то возьму в руки розгу!
Баба Оля жила на четвертом этаже в доме без лифта.
– Мы в гости к вам, принесли пирожки с повидлом! – с порога объявила мама.
– Все ясно, – посмотрев опытным взглядом сквозь толстые очки, сказала баба Оля. – Уши воспалились потому, что нитка была обыкновенная, а нужна шелковая.
После этого старуха вытащила моток ниток и принялась вдевать шелк в иголку.
– Только попробуй в чужом доме устроить концерт! – предупредила меня мама, поправляя шаль на плечах. – Будет тебе на орехи.
Мочки болели нестерпимо, но баба Оля быстро и ловко сделала в них новые дырочки и закрепила шелковую нить.
– Все! – сказала она. – Готово!
И мы пошли домой.
Мама отправилась к соседке Марьям делиться новостями, а я к зеркалу – крутить ниточки.
Через неделю за семейным ужином зашел разговор о моих сережках.
– Сколько нервов я испортила! Сколько переживаний выдержала! – жаловалась мама. – Но все-таки пойдет она в школу на следующий учебный год в сережках, как все девочки! Покажи-ка уши!
Последнее обращение было адресовано мне, но я упрямо смотрела в тарелку.
– Оглохла ты, что ли?! – вскричала мама. – Уши свои яви миру! Тебе же бабка Ольга проколола их за корзинку пирожков!
Я, наклонившись над тарелкой, продолжала искать в бульоне сокровища Атлантиды. Мать, вскочив с места, подбежала ко мне, убрала волосы с одного уха, потом с другого и остолбенела: никаких следов от проколов не было и серьги вдевать оказалось некуда.
– Что ты натворила?! – нашлась через минуту родительница.
– Я сняла нитки.
– Зачем?!
– Я не хочу серьги!
– Ах ты бессовестная негодяйка! – заголосила мама. – Я горбачусь, зарабатываю, а ты вот так, значит… Вот тебе! Вот!
Дедушка вступился за меня, и пара крепких затрещин, предназначавшихся ослу, перепала ему, а один хук слева достался прабабушке. Прабабушка охнула, но позиций не сдала, а дедушка отругал маму.
Мама не могла успокоиться еще полчаса, пока не нашла себе утешение:
– Никогда больше не буду прокалывать тебе уши! Когда вырастешь, сама, если захочешь, проколешь! Твои серьги я продам и куплю себе новые сапоги с мехом! Из натуральной кожи! Вот что я сделаю!
Так у нас наступил кратковременный мир.
Секретный ингредиент
– Отдай, это мое! – кричал на всю улицу чумазый мальчишка.
– Нет! Мое!
Двое смуглых пацанят ругались из-за свежей коровьей лепешки, которая лежала прямо посреди нашего двора. Мальчишки собирали коровий навоз на тачки с тщательным рвением.
– Зачем им это? – спросила меня Аленка.
Мы грелись на солнышке и поглядывали на недавно приехавших из горных аулов соседей.
Рядом с нами паслись козы, которых новые жильцы частного сектора выгоняли утром на выпас. Козы щипали траву и оставляли после себя мелкие коричневые «орешки». В отличие от бодливых коров козы казались нам вполне безобидными животными.
– Кыш! Пошел! – Я прогнала козленка от кустов черной смородины. Он посмотрел на меня с обидой, мекнул, но отошел.
Проходящая мимо бабка Лида топнула ногой и выругалась:
– Басурмане! Спустились с гор в столицу и животных за собой привели! Во что наш город превратился?! Повсюду ядрено пахнущие кучи! Из окон на тротуар летят огрызки и кожура! Мусор не вывозится годами!
Но нам с Аленкой было все равно. Мы не разделяли возмущения соседки, с любовью воспринимая этот изменчивый мир, и с искренним удивлением разглядывали барашков, козликов и телят, начавших бродить по улицам Грозного в начале девяностых годов. Никогда не жившие в селах, мы изучали крупный и мелкий рогатый скот вблизи. Это было довольно занимательно.