Ослиная порода. Повесть в рассказах

У Аленки мы сварили макароны и, посыпав их сахаром, пообедали. После чего сели играть в карты на балконе. Мысли беспокойным роем носились в моей голове, пока одна не стала особенно яркой и не проявилась в виде идеи.

– Я кое-что вспомнила! – заявила я Аленке.

– А что это «что»? – обрадовалась она.

– Почему мы хотим покурить? – ответила я вопросом на вопрос.

– Чтобы понять, нравится нам это или нет, – сказала сообразительная Аленка.

– Правильно! И мы покурим! Но для этого необязательно курить сигареты!

– Да ну! – Аленкины глаза округлились. – А что надо курить?

– Веник!

– Что-о-о?

– Тетя Марьям сказала, что накричала на детей, потому что они курили веник. Веник признается взрослыми за сигареты! Ведь иначе она бы не отругала мальчишек.

– А как курят веник? – спросила Аленка.

– Не знаю. Для начала тащи его сюда, и будем думать.

Обычный веник, которым люди подметали ковры и полы, сделанный из жестких золотистых ветвей сорго, был принесен Аленкой из туалета. Разглядывая его со всех сторон, я подумала, что если настричь немного с той стороны, которой метут пол, а потом завернуть это в папиросную бумагу, может быть, что-то похожее на сигарету и выйдет, но все-таки остановилась на ручке веника. Я отломила два толстых прута, похожих на дорогие кубинские сигары. Кубинские сигары любили гангстеры в черно-белых фильмах начала двадцатого века, поэтому попробовать стоило.

Шпильками тети Вали мы проделали отверстия в каждой из наших будущих «сигар» и подожгли их с одного конца спичкой.

– Теперь надо затянуться, – сказала я.

– Как это? – глядя на свою «сигару», спросила Аленка.

– Ты хотела покурить, вот и кури на здоровье! Затянуться – это значит вдохнуть дым в себя! Давай на раз, два, три.

– Кха-кха-кха-кха! – закашлялась Аленка.

– Кхе-кхе-кхе-кхе! – задохнулась я.

Мне показалось, что весь воздух пропал, в горле запершило, а в мой нос насыпали жгучего черного перца, и, бросив дымящийся прут на бетонную плиту балкона, я затопала по нему ногами.

– Кхе-кха-кхе-кхи! – не переставала кашлять Аленка. Она упала на четвереньки и пыталась глотнуть свежего воздуха.

– Фу! – сказала я, отдышавшись. – Ну и гадость! Чтобы я еще курила… Да никогда!

– Что это вы тут учудили? – Тетя Валя открыла балконную дверь и, заметив рядом с дочкой тлеющий прутик от веника, перевела взгляд на меня. – Лена, иди-ка сюда! Полина опять подала скверную идею моей малышке!

– Я чувствую это по запаху. – Сначала показался длинный нос моей мамы, а потом и она сама. – Ага, веник. Нам курить, значит, запрещено, а они тут балуются!

– Вообще-то, мы поняли, что нам это не нравится! – выпалила я в возмущении.

Аленка поднялась на ноги и жадно глотала воздух, ее глаза слезились и были красными.

– Очень хорошо, – строго сказала мама. – Потому что мы не будем с вами делиться настоящими вкусными сигаретами! И не надейтесь!

Папа

Я никогда не знала отца. Не ощущала его любви, поддержки и защиты.

Иногда меня даже посещала мысль, что я внеземного происхождения и прибыла на Землю с далекой звезды исключительно для того, чтобы мать колошматила меня ради научного межгалактического эксперимента.

– Почему у всех детей папы есть, а у меня нет? – спросила я впервые, когда мне исполнилось четыре года.

После того как вопрос прозвучал, мне незамедлительно выдали приличный пинок пониже спины, хлесткую оплеуху по загривку и тычок в плечо такой мощности, что я преодолела расстояние между коридором и креслом за долю секунды.

– Ты мне еще поговори! Еще поспрашивай! – разъярилась мамаша.

И я поняла, что «папа» – это запретная тема.

Но жить без отца мне не хотелось. Я искала в толпе того, кто бы мог оказаться моим отцом, и нередко приводила маму в ярость, потому что спрашивала незнакомых мужчин на рынке:

– Вы мой папа? Вы на меня похожи! Признайтесь, это вы?

– Ее отец умер, когда она была малюткой! – объясняла мать, краснея от моей бестактности. – Разбился в автокатастрофе. Простите ее.

Отойдя на пару шагов от застывших в изумлении людей, мама хватала меня за ухо и шептала:

– Ох и не поздоровится сегодня ослу! Берегись!

После такого заявления, по возможности, следовало убегать.

Много раз за свою жизнь я повторяла матери вопрос об отце: вежливо и просительно, грубо и гневно, но ответ оставался точно таким же, как и в первый раз. Разве только с той разницей, что в подростковом возрасте я научилась уворачиваться от шлепков и пинков.

Не знаю, чем так насолил мой папа моей маме, но в доме не было его фотографий. Ни одного снимка, на который я могла бы взглянуть и увидеть родные черты. А те фото, что хранились в альбомах, были обрезаны: на них осталась только мама. Признаться, я из-за этого очень страдала, пыталась угадать, каким он был, но поделать ничего не могла.

Я вспоминала, как однажды, когда мама возила меня еще в колясочке, мы оказались в магазине в центре города. Мама кого-то увидела, потому что, наклонившись ко мне, сказала:

– Держись крепче, за нами погоня! – и начала делать довольно резкие виражи, такие, что у меня появилось опасение, что я вылечу кубарем на асфальт.

За нами бежал какой-то мужчина.