Османец

Ему было приятно сопровождать такую эффектную девушку. Брат с сестрой всегда были близки. Кэтрин с ранних лет испытывала к нему материнские чувства. Теперь она взяла его под руку, как будто они были любовниками.

Они привлекали к себе внимание, прежде всего, конечно, своими фигурами, цветом лица и волос, а также одеждой, поношенной и бедной на фоне окружающих их великолепных нарядов. Энтони это нисколько не беспокоило, но Кэтрин была смущена и внезапно решила вернуться обратно. Они возвращались по тихой боковой улице, а не по оживлённой основной, потому что Кэтрин не хотела, чтобы над ними смеялись. Энтони охотно согласился. Внезапно перед ними появились несколько молодых людей, на лицах которых играли дьявольские улыбки. Едва ли они были старше Энтони, однако на них были такие роскошные наряды, которые ему редко приходилось видеть.

Молодые люди, заметив странную пару, подошли ближе. Энтони и его сестра ещё не так хорошо владели итальянским языком, чтобы понять всё, что им сказали, но сразу догадались, что юнцы отпустили грубость по поводу фигуры Кэтрин.

— Убирайтесь прочь! — воскликнул Энтони, взмахнув рукой, и тут же почувствовал остриё шпаги у горла. Другой бандит схватил Кэтрин за руки. Отпустив шнурки на лифе её платья, он обнажил грудь девушки. Она была такой красивой, что у всех перехватило дыхание, даже у Энтони. Один из негодяев начал поглаживать сверкающую белую плоть, а другой, перехватив Кэтрин горло, прижал её к стене, чтобы она не кричала. Третий поднял её юбки и, собрав их вокруг талии, обнажил не только великолепные ноги, но и все остальные прелести девушки; он, несомненно, был уже близок к тому, чтобы насладиться ими.

Внезапно Энтони взорвался от гнева. Взмахом руки он откинул в сторону шпагу и мгновенно извлёк из ножен своё оружие. Оружием Энтони Хоквуда был широкий меч, который когда-то принадлежал его деду. Его противники с ужасом взирали на жаждущего мщения красноголового гиганта. Один из них осмелился выставить свою шпагу — она была разрублена пополам ударом меча, и негодяи тут же пустились наутёк.

На удивление спокойно Кэтрин оправила юбки и перетянула лиф.

— Не будем рассказывать папе об этом происшествии, — сказала она, сжимая руку брата. — Лучшего защитника я не могла бы и желать. Ты мой доблестный рыцарь, дорогой Энтони.

Эти слова были дороже Энтони, чем столь легко доставшаяся победа. Он задумался о сути случившегося. Энтони никогда не ожидал, что его сестра может быть столь прекрасной... а также столь спокойной. Если раньше он просто любил её, то теперь боготворил.

Однако все эти события были только прологом к пьесе. Теперь же путешественники наконец начали огибать мыс и увидели начало узкого пролива по другую сторону Босфора. Сердце Джона Хоквуда учащённо билось. В ожидании появления легендарного города он вдруг услышал печальный звон колокола.

— «Дациюда», — отозвалась, его жена Мэри.

Хоквуд взглянул на капитана, стоявшего на корме.

— Это колокола Святой Софии, — сказал капитан и быстро добавил: — Случилось какое-то несчастье.

Хоквуды сгрудились у фальшборта. Когда судно обогнуло мыс, они затаили дыхание. Азиатский берег, находившийся справа, с его высокими кипарисами, окаймлявшими скалистые вершины, внезапно оказался очень близко. Они увидели большой замок, на котором развевался зелёный флаг турок. Слева, на европейском берегу, и впереди по ходу корабля на северо-восток перед ними предстал Константинополь. Хоквуды готовы были с первого взгляда признать, что этот город — величайший в мире.

Стены, окружавшие город со всех сторон, проходя даже над водой, высокие и толстые, зубчатые и неприступные, представляли собой самое надёжное защитное сооружение из всех когда-либо виденных Джоном. Над ними возвышались крыши замков и дворцов, а над ними — колокольни многочисленных церквей. И над всем этим устремлялись ввысь шпили огромного собора, откуда доносились звуки скорбной панихиды.

Но не столько от зданий, архитектурных памятников и оборонных сооружений захватывало дух, сколько от размеров города. Джон Хоквуд натренированным взглядом, привыкшим оценивать расстояния, определил, что город вряд ли меньше, чем три мили в поперечнике. Три мили, заключённые в одних стенах... Не менее широким он был у берега.

— Сколько людей могли бы жить за этими стенами? — спросил Джон.

— Не менее ста тысяч, — отозвался капитан.

Джон Хоквуд погладил бороду; а ведь когда-то Лондон казался ему многолюдным городом. Однако если сейчас он не мог заглянуть внутрь городских стен, то на воде, где флотилии маленьких лодок закидывали сети, уже вовсю кипела жизнь. Рыбаки, узнав флаг, окружили судно, приветствуя его.