Они были суфийскими мастерами, требовавшими полного повиновения от своих учеников, и наследниками трона династии туркмен Восточной Анатолии по материнской линии (что было бы оспорено другими претендентами), а также византийцев, последние дни правления которых пришлись на Трабзон. Напротив, у османов не было никакой легитимности или полномочий править Анатолией, кроме силы, но они не были самой сильной туркменской державой.
Говорящие по-турецки и принадлежвшие к религиозной культуре преданных Али туркмен Восточной Анатолии, Сефевиды контролировали верховья Евфрата, которые пересекали основные торговые пути, связывавшие Иран с Юго-Западной Азией и международным центром Алеппо, конечной точкой Великого шелкового пути. С этой позиции они контролировали экспорт шелка, произведенного в Иране, в частности маршрут, проходивший из Тебриза в Ван, Битлис, Диярбакыр и Алеппо. Пока Алеппо находился в руках мамлюков или их союзников, Сефевиды контролировали торговлю из восточной Анатолии и северного Ирака в Средиземное море. Будучи богатым источником дохода, а также символом богатства и процветания, османская шелковая промышленность, сосредоточенная в Бурсе, имела решающее значение для экономики обеих империй. Сефевиды угрожали поставить эту отрасль в опасное положение.
Написание истории династии
Столкнувшись с серьезными религиозными, политическими и экономическими угрозами, с внутренними противниками, связанными с внешними врагами, альтернативными претендентами на трон и конкурирующими моделями правления, такими как божественный суфийский шейх и сефевидский шах, Баязид II ответил военным и дипломатическим оружием, когда это стало необходимо. Но он также ответил пером и чернилами. Написание истории было созвучно имперским амбициям. О властителях судили как по успеху их военных кампаний, так и по величию произведений, написанных в их честь – их культурному капиталу. Покровительствующий литературе правитель казался достойным своего султаната. Двор Баязида II поощрял или нанимал писателей для прославления его самого и его династии, повышения престижа и утверждения его притязаний. Хотя эти люди, возможно, и не были официальными историками, они, тем не менее, поддерживали династию. Будь то гази, суфии или ученые персидские государственные деятели, их щедро вознаграждали за предоставление приятных хроник двору Баязида II[318]
.Османы постоянно меняли свое понимание того, кто они такие и что для них важно. Только в XV в., втором из более чем шести столетий их правления, османы решили нанять писателей, чтобы сохранить подвиги династии для потомков. И когда они это сделали, все писатели, казалось, были согласны. Они приняли классовую систему с султаном на ее вершине и считали естественным, что османская династия имеет основания править, что наследование должно перейти от султана к одному из его сыновей и что подданные, несомненно, должны быть их слугами. Никто не пытался связать королевскую семью с родословной Мухаммеда или Чингисхана. Такие утверждения легко опровергались. Вместо этого все они согласились с тем, что османы произошли от тюркского племени огузов на западе Центральной Азии и были преемниками сельджуков Румского султаната.
В этих отчетах утверждалось, что они были товарищами по оружию, но отец Османа, Эртугрул, не считался потомком Огузов[319]
. Однако во времена правления Мурада II, когда наследник Тимура Шахрух, как и его отец, потребовал, чтобы османы признали его сюзеренитет, те отказались и создали генеалогию, делавшую Эртугрула лидером огузов. Мотивация состояла в том, чтобы заявить, что их происхождение ни в коей мере не уступает происхождению Тимура. Они никому не были обязаны быть слугами, и уж точно не монголам. Если Эртугрул был послан в Анатолию сельджукским султаном, а позже назван преемником последнего сельджукского султана до того, как эта империя рухнула, то османы были их законными политическими наследниками. Именно в тогда появились первые хроники Османской династии, включавшие историю наследования сельджуками, и впервые были записаны истории, составляющие «Книгу моего деда Коркута», повествующую о подвигах огузов[320].