Осмысление моды. Обзор ключевых теорий

Осмысление моды в батлеровском ключе приводит к размыванию границ, разделяющих одежду и тело. Идея призрачности этих границ сегодня стала ключевой в контексте исследований моды. Тем не менее, несмотря на то что Батлер оказала столь ощутимое влияние на развитие этого направления, читая ее самые известные и авторитетные работы, трудно отделаться от ощущения, что специфические аспекты самой одежды интересуют ее в меньшей степени. В книге Батлер «Тела, которые имеют значение» (Butler 1993) достаточно много места отведено анализу документального фильма «Париж в огне» (Paris Is Burning), посвященного культуре дрэг-балов, но вопросы моды в нем затронуты лишь вскользь, без обсуждения конкретных стилей одежды. Аналогичным образом она обделила вниманием манеру одежды и наряды участников церемонии, обсуждая перформативные рамки действа, в ходе которого пару «объявляют мужем и женой» (Ibid.: 229 ff.). И если в тексте де Бовуар буквально слышится шорох атласных тканей и тихое бряцанье жемчужных нитей, Батлер, обсуждая ее идею становления женщиной в своей книге «Гендерное беспокойство» (Butler 1990), отдает материальные подробности этой трансформации на откуп воображению читателя. Но несмотря на то что в ее работах одежда как таковая остается где-то на заднем плане, Батлер проложила путь, который вывел одежду на авансцену в исследованиях, посвященных вопросам формирования и телесного воплощения идентичности; и во многом этому способствовала ее идея одетости обнаженного тела. Однако ее актуальность не ограничивается пределами сферы политики идентичности. И хотя в большинстве своих работ Батлер не отступает от основной темы своих исследований – процессов, связанных с формированием гендерных статусов, присваиваемых человеческим телам, она также поднимает вопросы, касающиеся процессов, участвующих в становлении тел вообще, как человеческих, так и не человеческих.

Теория Батлер в действии

Исследование перформативности тела помимо прочего подразумевает исследование вопроса о месте, где внутреннее встречается с внешним, то есть изучение той «складки», где тело/кожный покров синтезирует телесный опыт и происходит интеграция живого тела и разума; и здесь полезно обратиться к работам Батлер, поскольку она как никто другой умеет ставить вопросы, касающиеся сущности и функций тела. Символическое и материальное не просто тесно переплетены – они суть одно. Какая сторона этой целостности выступает на первый план, зависит от того, с какими социальными и историческими силами она взаимодействует в данный момент. Полагаю, если бы ее спросили, существует ли какая-то символическая структура, которая уже сама по себе может объяснить универсальное значение моды (повсюду и во все времена), Батлер сказала бы нет; а если бы ответ был более обстоятельным, она могла бы сказать приблизительно следующее: что мы станем называть модой, определяют властные отношения, динамичные и изменчивые, поскольку их структура и характер зависят от материальных и социальных условий.

Акцент на материальных условиях и ограничениях при рассмотрении идей Батлер может показаться несколько странным. Согласно многочисленным толкованиям ее работ, она была одним из ведущих идеологов лингвистического поворота, берущего начало от постмодернистской идеи главенства дискурса по отношению к реальности, перекликающейся со знаменитым высказыванием французского философа Жака Деррида: «ничто не существует вне текста» (Derrida 1997: 158; также см. 15 этой книги). В текстах Батлер встречаются пассажи, из которых можно сделать вывод, что дискурс – это «всё», что материя (то есть все вещественное) становится реальной только будучи представленной в форме высказывания, что вес имеет только культура (если вы вдруг не поняли, это был каламбур). С этой точки зрения мода – это дискурс, который делает реальными человеческие тела.