Осмысление моды. Обзор ключевых теорий

…мода с момента своего появления игнорирует саму идею разделения на мужчин и женщин, и ставит мужчин на место женщин, а женщин на место мужчин, и такой переход становится само собой разумеющимся, нормой, отнюдь не чем-то нелепым или унизительным. Такое пренебрежение обычными категориями «мужчина»/«женщина», во-первых, говорит о том, что в моде гендерная бинарность неуместна, а в более общем контексте может рассматриваться как свидетельство того, что гендерная идентичность не заключена в анатомии тела. Для любого, кто знаком с наработками квир-теории за последние двадцать лет, второй вывод не станет неожиданным (Bancroft 2013: n.p.).

К моде можно относиться как к языку, перед которым мы уязвимы, но Батлер уверена в том, что мода может не только подчинять, но и делать нас сильнее. И подтверждением тому будет следующий пример.

Тело в своем естестве – уже одетое тело. Джудит Батлер, Симона де Бовуар и большие задницы

Фотография175 обнаженной Симоны де Бовуар (сделанная ее любовником, предположительно, без ведома самой женщины), а точнее, конкретная часть тела де Бовуар – ее зад, – вдохновила философа Кью Ли (Lee 2013) на шутливый комментарий, который в то же время стал поводом проанализировать некоторые суждения Джудит Батлер, а именно ее интерпретацию размышлений о теле и гендере, представленных в книге де Бовуар «Второй пол» (De Beauvoir, 1953). Ли полагает, что Батлер увидела в «психополитической трагикомедии <…> огламуренной виктимизации» свидетельство того, что это «унижение, несмотря на его очевидную и почти осязаемую неизбежность, по сути, необязательно» (Butler 1986: 41; цит. по: Lee 2013: 189). Наблюдая за ритмическими колебаниями моды, мы можем увидеть, как «необходимая случайность вкупе с ритуализированной сменой направления кодифицируется, превращаясь в весомый императив» (Lee 2013: 189). Иными словами, никто не может угнаться за модой, поскольку она постоянно трансформируется во что-то иное; и точно так же никто не может окончательно стать женщиной, поскольку процесс становления и выстраивания гендера никогда не заканчивается. Как язвительно замечает Ли, если быть женщиной – это судьба, предопределенная биологией, как у нас принято думать, значит, «она уже готовая женщина – и до и после того, как „сделала выбор“ и „решила“ стать женщиной; и тем не менее быть настоящей женщиной можно лишь в том случае, если ты решаешь ею стать» (Ibid.). В формулировке Батлер та же мысль звучит так:

…в данном контексте «выбрать» гендер не значит перенестись из какого-то бесплотного измерения в гендерную реальность, скорее речь идет о переосмыслении культурной истории, в которую уже одето тело. Тело становится выбором, способом воплощения предписанных гендерных норм и сопротивления им, результатом чего становится множество сменяющих друг друга стилизаций плоти (Butler 1986: 48).

Тело всегда «уже одето» всей культурной историей, потому что мир культуры «непрерывно и активно» внедряется в тело, и этот процесс протекает столь легко и плавно, что «кажется естественной данностью» (Ibid.: 49). Изображение обнаженного тела Симоны де Бовуар наводит Ли на мысль о еще большем усложнении гендерных граней социальности, о «квазисарториальной сложности гендерной идентичности»: так, «обнаженный зад „открывает нам глаза на то, что тело в своем естестве – это уже одетое тело“, раз и навсегда вписанное в систему кодов» (Lee 2013: 190). Таким образом, даже нагота находится под властью моды, которая играет роль одной из «обязательных рамок, установленных разнообразными силами, контролирующими социальный облик гендера» (Butler 1990: 33), поскольку ее коды – один из множества факторов, участвующих в стилизации тел.