Напрашивается вывод, что синтетика, как противоположность биологического, как искусственное творение человека, кажется нам более предпочтительным вариантом, если приходится выбирать между живым и технологией. Но это не совсем так. Обращаю ваше внимание на фразу Ингенховена о потребности человека в контакте с природой. Очевидно, что рассмотренные технологии — это не отказ от мира, что распростёрт за пределами мегаполисов. Мы нуждаемся в нём. Однако нас гнетёт понимание того, что природа — безразлична. Безразлична не только к нам, но и к любому проявлению жизни, потому что она сама — сверхжизнь. Оттого все наши усилия направлены не на порабощение, а на взращивание возле себя благосклонного к нам суррогата Nature. Синтетической природы. Нас не смущает, что первостихия выводится за скобки. У городов свои представления о том, что есть жизнь.
В ХХ веке мы так увлеклись геометрией, что природные формы представлялись бессвязными, не имеющими равновесия, в то время как геометрически совершенные, в нашем понимании, города являли согласованное, четкое, органичное пространство. По Корбюзье, «в нашу эпоху мы, благодаря машинизму, впервые по-настоящему живем в окружении чистых геометрических форм» («L’esprit nouveau en architecture», 1924).
То была эпоха, когда архитектура соотносилась с философской и научной парадигмой Декарта, предполагающей линейность и необратимость времени. Природу олицетворял неуправляемый хаос, а человек подчинял его линейностью. Картезианский подход к проектированию привёл к тому, что города стали набором повторяющихся элементов. Нас окружает простейшая геометрия. Урбанистический ландшафт состоит из вариаций прямоугольников, треугольников, квадратов. Скучные плоскости двумерной матрицы отличны только декором. И до сих пор обозначенные тенденции не преодолены.
Бесконечное повторение прямых углов, их буквальный диктат, девальвирует эстетику города: он иерархичен и функционален, подобен непомерно разросшейся и воспроизводящей саму себя машине, однако не обладает потенциалом объединения людей, которое возможно в гармоничном, но не механистическом окружении. Отсюда произрастают гнетущее чувство одиночества в толпе жителя мегаполиса, обитателя бетонных «машин для жилья»; ощущение себя частью безликих тысяч, вползающих и выползающих из нор метро; нервозность, замкнутость, эгоизм, тревожность из-за тотального дефицита времени. Парадокс: человек среди безупречных геометрических форм не успевает жить. Кажется, жизнь вовсе ушла из городов.
Что не так с геометрией? Она стала невероятно скучной, невероятно безжизненной. Она чрезмерно рациональна и прагматична.
Что не так с геометрией? Если исключить разницу парадных фасадов, города по большей части одинаковы. Такие условия нивелируют разнообразие человеческих миров, подводя его к удобному для экономики среднестатистическому знаменателю.
Что не так с геометрией? Она есть марш против природы, у которой редко встретишь прямые углы. Он — следствие антропоцентризма, губительной для окружающей среды доктрины.
В ХХI веке мы готовы отказаться от прямых линий, освоить новую архитектурную грамматику и фразеологию, ведь сознание эволюционирует вслед науке и философии, постулирующих Вселенную как сверхсложную, самоорганизующуюся, нелинейную, недетерминированную и эволюционирующую систему. Мы осознали опасность антропогенного воздействия на среду. Многие наши города — зоны экологического бедствия, вследствие того, что фундированы на функциональности и машинизме. И мы понимаем: они должны измениться.
Эксперименты с пластикой пространства привели к зарождению нелинейной архитектуры, параметризма, который пока находит выражение по большей части в проектировании общественных зданий. Однако концепция многоэтажных жилых домов, основных городских объектов, не переосмыслена. В них по прежнему преобладают иерархия и перпендикуляры.
Экологический императив не выработал для жилого пространства общезначимых архитектурных символов. Это ему ещё предстоит. Постмодернизм с его повседневностью реализма и античности, если отбросить словесную шелуху, предстает в архитектуре бесконечным цитированием модернистских микрорайонов. Ресурсы других концепций, например, киберпространства, в большей степени экспериментальны и неустойчивы для архитектуры.
Сегодня очевидна необходимость преодоления общественной отчужденности средствами архитектуры. Город будущего — это не эмоциональный надрыв форм. Это безопасное пространство для человека и человечества с заботой об окружающей среде, где близкое совместное бытие людей не предполагает нервозной скученности, а несет в себе саморазвитие, самообучение и самоорганизацию.
Это предполагает фундаментальное изменение архитектурных форм: вместо идеальных геометрических объектов — адаптивные, пластичные и резонирующие друг с другом фигуры. Ведь архитектура — это не следование авторитаризму потребления, а выражение вечных человеческих ценностей.
Глава 4 Вавилонское столпотворение