В доказательство того, что мы состоялись, мы подняли с земли камень — мёртвое — и оживили, наполнив смыслом его существование в формах архитектуры. Мы выплавили сталь и также оживили её, превратив в скелеты платонических тел зданий. Мы вдохнули жизнь в стекло. Теперь оно отражает свет отрекшегося от нас мира.
Мы заставили мёртвое танцевать, придали ему динамику, изменение, развитие, идею. Геометрия наших городов дразнит танцевальным ритмом. Они резко меняют размеры, темп; могут броситься из монотонности в вакханалию трёхмерных структур.
Однако мы вовсе не собираемся отрекаться от Nature. Живая природа — обитель, куда вечны наши возвращения. И геометрия городов пластична. Происходит её переосмысление по мере того, как мы взращиваем свою внутреннюю опору — имманентную природу. Должно быть будущее за вальсирующими изгибами, криволинейными фасадами, овальными и круглыми комнатами, зигзагами ходов; может, плавными лабиринтами как проекции Неба.
В любом случае, завтрашний мегаполис станет противопоставлением сегодняшним техно-перпендикулярам, которые эстетам представляются террором прямых углов и безупречных линий.
Геометрия городов приобретает новое, неведомое нам звучание, едва мы заново прикоснемся к живому. Сейчас урбанистическое пространство имеет форму. Завтра оно приобретает содержание, станет почти идеальным, синхронизированным с языком природы.
Урбанистический рост сегодня — это периферийное расширение с захватом территории у Nature. В городах живая природа (правильней сказать — дикая, естественная) не находит себе места ровно так же, как и мы своё в бесплодных пустынях. Мы готовы принимать либо полностью замещенные образцы первостихии, либо те, что нам удобны или эксплуатируются нами. Обобщая, такую нашу избирательность можно назвать экспансией синтетики. И процесс набирает обороты.
Например, Англия планирует протестировать проект Имперского колледжа Лондона и стартапа Arborea по созданию искусственного леса. Речь идёт об апробации технологии "биосолярных листьев" — аналога древесной листвы. С технической точки зрения, речь идет о колониях фитопланктона и микроводорослей, метаболизм которых основан на фотосинтезе. По заявлению разработчиков, биосолярные панели поглощает углекислый газ и вырабатывают кислород в сто раз эффективней живых деревьев.
С оговорками к технологии можно отнести биологическую архитектуру, примером которой являются два миланских небоскрёба Bosco Verticale с высаженными на террасах шестью тысячами деревьями и кустарниками — так называемый «вертикальный лес». По своей экологической ценности небоскрёбы эквивалентны двум гектарам живого леса. Растения для зданий специально выращивали и тестировали в течение трех лет. То есть, эта технология представляет собой очередное свидетельство выхолащивания человеком природы. Несмотря на то, что «вертикальные леса» заселены живыми деревьями и кустарниками, суть их синтетична, то есть искусственна.
Между тем, проект получил премию International Highrise Award от Музея архитектуры во Франкфурте. Примечательно, что председатель жюри Кристоф Ингенховен отметил: «"Вертикальный лес" является выражением потребности человека в контакте с природой. Это радикальная и смелая идея для городов завтрашнего дня, и, без сомнения, она представляет собой модель для развития густонаселенных городских районов, которую нужно применить в других европейских странах». Миланский опыт планирует повторить Китай, где к 2021 году предполагается массовое строительство таких же «зелёных» зданий.
В экологическом плане обе идеи заслуживают одобрения. Если мы сумеем сократить количество личных автомобилей с бензиновыми и дизельными моторами, перейти хотя бы частично на возобновляемые источники энергии, а это уже устойчивые тренды в развитых странах, то повсеместное использование биосолярных панелей и строительство домов с «вертикальными лесами» станут (по крайней мере, могут претендовать на это) эффективным решением проблемы загрязнения воздуха. Или вообще снимут этот вопрос с экологической повестки. Однако разумно вдуматься, как далеко способны завести нас подобные технологии. Не есть ли эти и подобные проекты проявлением бессознательного замещения живого на функциональное неживое, естественного на неестественное, стремления вывести природу за рамки нашей жизни настолько, насколько это возможно?
Ведь что мы имеем? В деревне, куда мы все ещё любим выезжать, можно практически в любой точке пространства погрузиться в дикую, неочеловеченную природу. Город диктует иные условия. Он подчиняет нас своим схемам: природа доступна в строго ограниченных рамках (в основном это парки, либо рекреационные зоны), и до неё нужно добираться по регламентированному транспортными сетями маршруту. Да и поведение в среде «городской природы» тоже подчинено правилам, нарушение которых порицается обществом.