Основания девятнадцатого столетия

Если мы отбросим ложную картину прогресса и регресса человечества и ограничимся признанием, что наша культура является специфически североевропейской, т. е. германской, у нас появится надежный принцип суждения о нашем прошлом и настоящем и одновременно очень полезный критерий для предполагаемого будущего. Потому что все индивидуальное имеет границы. Пока мы рассматриваем себя как ответствен­ных представителей всего человечества, наиболее рассуди­тельные могут прийти в отчаяние из–за нашего убожества и нашей очевидной неспособности подготовить золотой век. Но одновременно богатые фразами тупицы отодвигают серьез­ные, достижимые цели и подрывают то, что я хотел бы назвать исторической нравственностью, подсовывая, не видя нашей всесторонней ограниченности и не подозревая о ценности на­шего специфического таланта, невозможное, абсолютное: при­рожденные человеческие права, вечный мир, всестороннее братство, взаимное проникновение и т. д. Если мы будем знать, что мы, североевропейцы, существуем как определенный ин­дивидуум, ответственный не за человечество, но скорее за свою собственную личность, то мы будем любить и ценить наше дело как свое собственное, мы увидим, что оно далеко не закончено, но еще имеет недостатки и еще далеко не самостоя­тельно. Нас не соблазнит картина «абсолютного» совершенст­ва, но мы останемся, как хотел Шекспир, верны самим себе и будем делать все возможное скромно, в рамках достижимого для германца. Мы будем целеустремленно защищаться против негерманского и стараться не только распространить нашу им­перию все дальше на поверхности земли и на силы природы, но непременно подчинить себе внутренний мир, беспощадно по­вергая на землю и исключая тех, кто к нам не принадлежит, но все же хочет силой овладеть нашим мышлением. Часто гово­рят, что политика не должна иметь каких-либо сомнений, со­мнений не должно быть ни в чем, какие-либо сомнения — преступление против себя самого, сомнения — это солдат, бе­гущий с поля боя. Священная обязанность германцев — слу­жить германизму. Это дает историческое мерило ценностей. Во всех областях мы будем признавать и почитать самыми ве­ликими тех людей и самыми значительными те дела, которые успешнее всего развивали специфически германскую сущ­ность или сильнее всего поддерживали господство германиз­ма. Только так мы приобретем ограничивающий, организую­щий, полностью положительный принцип суждения. Приведу всем известный пример: почему великий Байрон, несмотря на восхищение его гением, имеет для каждого истинного герман­ца что–то отталкивающее? Тройчке (Treitschke) ответил на этот вопрос в своем великолепном эссе: «потому что в этой богатой жизни мы нигде не встречаем мысль о долге». Это отврати­тельная негерманская черта. Его любовные приключения, од­нако, нас нисколько не шокируют, в них проявляется истинная раса. С удовлетворением мы видим, что Байрон, в отличие от Вергилия, Ювеналия, Лукиана и их современных подражате­лей, был необуздан, но не фриволен. К женщинам он относится по-рыцарски. Мы приветствуем это как признак германского своеобразия. В политике эта точка зрения также оправдает себя. Например, мы будем хвалить князей, когда они выступа­ют против притязаний Рима — не потому, что нас побуждают к этому догматически-религиозные предубеждения, но потому, что в каждом отрицании международного империализма мы должны видеть продвижение германизма. Мы их порицаем, когда они прогрессируют в том, чтобы рассматривать себя аб­солютными господами милостью Бога, потому что здесь они проявляются плагиаторами самого жалкого хаоса народов и уничтожают древнегерманский закон свободы, что одновре­менно связывает лучшие силы народа. Во многих случаях по­ложение очень запутанное, но и здесь тот же самый руководя­щий принцип просвещает все. Так, например, постыдное преследование Людовиком XIV протестантов явилось причи­ной последующего упадка Франции. Тем самым он совершил поступок неизмеримо антигерманского значения. Будучи вос­питанником иезуитов, он был воспитан учителями в таком сильном невежестве, что даже не умел правильно писать на своем родном языке и ничего не знал об истории,²⁶⁴ и все же этот князь проявил себя как настоящий германец во многих направлениях, например, когда защищал особые права и принципиальную самостоятельность галльской церкви против римских незаконных присвоений (пожалуй, мало кто из като­лических королей так решительно при всякой возможности выступал против личности папы), а также в его значительной организаторской деятельности.²⁶⁵ Другим примером может быть Фридрих Великий Прусский, который мог соблюдать ин­тересы германизма в Центральной Европе только как автокра- тичный, самодержавный военный вождь и глава государства, но при этом был настолько свободомыслящим человеком, что некоторые представители Французской революции могли бы поучиться у этого монарха. И еще один политический пример приходит мне в голову о ценности этого кардинального прин­ципа: кто понимает основополагающее, решающее значение развития и расцвета германизма, недолго будет раздумы­вать, какой документ заслуживает наибольшего восхище­ния: «Declaration des droits de l'homme» или «Declaration of Independence» («Декларация независимости») Соединенных Штатов Северной Америки. Я еще вернусь к этому. И в других областях, как в политической, индивидуальная природа гер­манского духа проявляется точно так же. Географические ис­следования не просто расширили поле предприимчивости как ни у одной другой расы, но освободили наш ум из комнатной книжной атмосферы и вернули его самому себе. Коперник со­рвал стесняющий небесный свод и вместе с ним небо египтян, которое перешло в христианство, и у германцев сразу же было готово Небесное Царство: «Люди всегда и повсюду считали, что небо находится на сотни или тысячи миль от земли... но настоящее небо повсюду, даже там, где ты стоишь и идешь».²⁶⁶ Книгопечатание послужило распространению Евангелия и борьбе с антигерманской теократией. И так далее до бесконеч­ности.