Пройдя сквозь кордон, мы повернули налево и потопали к темнеющему вдали проходу, за которым начиналась лестница в подвал. Я ворочал головой по сторонам: когда еще удастся побывать в самом сердце тайной полиции. Насколько мне известно все из той же туристической поездки в Берлин, здание в пятидесятые годы двадцатого века разобрали по кирпичику и даже улицу переименовали в Нидеркирхнерштрассе, чтобы уж никаких воспоминаний о кошмарах прошлого не осталось. Вопреки ожиданиям, ничего особенного я не увидел. Интерьер здания мало чем отличался от конторы Шелленберга, разве что барельефы на стенах и скульптуры в простенках и углах коридора выдавали в нем бывшую художественную школу.
На первом этаже было мало кабинетов. Я насчитал всего пятнадцать дверей, из-за которых доносились крики следователей, хлесткие звуки ударов и глухие стоны допрашиваемых.
Мы преодолели половину пути, как вдруг дверь в одну из допросных отворилась, и в коридор вышел взмыленный гестаповец в белой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами и закатанными по локоть рукавами. Красные подтяжки поддерживали заправленные в сапоги галифе. Потная рожа, как и намокшая на груди и под мышками рубаха, пестрели пунцовыми пятнами от маленьких, с булавочную головку, до крупных размером с мандарин. Он прижался спиной к шершавой стене, сунул волосатую руку в карман штанов и вытащил оттуда помятую пачку папирос с коробком спичек.
Пока нацист прикуривал, наш отряд поравнялся с пыточной камерой. Сквозь широкую щель приоткрытой двери просматривалась часть кабинета с подвешенным к потолку узником. Безвольно поникшего головой пленника прицепили к вкрученному в квадратную балку огромному крюку за веревочный узел связанных за спиной рук и, похоже, нещадно били бурой от ржавчины и крови цепью. Сейчас та свернувшейся кольцами железной змеей застыла на сером кафельном полу посреди оставленных тряпкой багряных разводов. Некогда желтая рубаха бедняги покраснела и на спине превратилась в лохмотья. Сквозь прорехи проглядывала кожа в свежих синяках и порезах, под которыми проступали старые рубцы.
Заметив мой интерес, фашист злобно зыркнул. Зажав в зубах картонный мундштук папиросы, он сердито выпустил дым из ноздрей, резко оттолкнулся от стены и с грохотом захлопнул ногой дверь.
Экскурс в основы пыточного дела закончился, но и того, что я увидел, хватило, чтобы по спине побежал холодок, а волосы на голове зашевелились. Если нас схватят, висеть нам, как тот бедолага в допросной, или лежать на холодном полу головой между электропечей, а может, нам вообще суждено оказаться один на один с палачом в каменном мешке до отказа набитом приспособлениями для вырывания ногтей, костедробилками, «испанскими» сапогами и прочими садистскими изобретениями. Я трижды незаметно плюнул через левое плечо и покусал язык, чтобы не сглазить. Глупость, конечно, эти суеверия, но когда твоя жизнь на кону, хоть в черта лысого поверишь, лишь бы получилось, как надо.
Впереди показался крутой спуск в подвал. Тусклая лампочка на полукруглом потолке с черными пятнышками плесени отбрасывала блики на хромированные трубы поручней. Из подземелья ощутимо тянуло затхлой сыростью и смесью неприятных запахов.
Стоило оказаться на сером гребне уходящих вниз ступеней, как воздух в узком пространстве хода наполнился позвякиванием амуниции, шорохом одежды и звонким стуком тяжелых подошв. Секунд через тридцать мы очутились в подвальной тюрьме. Длинный коридор с рядами расположенных напротив друг друга одинаковых дверей с полукруглым верхом, толстыми брусьями стальных засовов, заслонками «кормушек» и маленькими дырками смотровых глазков начинался с фанерного стенда с пришпиленным к нему кнопками пропагандистским плакатом. На нем поверженного на землю красного дракона, с мордой отдаленно похожей на лицо Сталина, пронзили две руны «зиг»; сзади, на фоне разрушенных домов и зарева пожарищ, возвышался темный силуэт немецкого солдата с гранатой в поднятой руке. Надпись внизу плаката гласила: DER SIEG WIRD UNSER SEIN[6]
.Сбоку от геббельсовского творчества, один под другим, висели два листа ватмана. На верхнем был начертан поэтажный план здания, на нижнем – пронумерованная схема тюремных камер. Правее их, на трех вертикально приколотых листках бумаги, шел список заключенных. Некоторые фамилии были вычеркнуты, рядом с ними кто-то торопливо дописал карандашом новые имена.
Под потолком, опираясь на поперечные балки, тянулись ряды черных труб. Толстые стены со следами досок опалубки были выкрашены в песочный цвет. Через каждые два метра в бетонном полу чернели прикрытые сетчатыми решетками сливные отверстия. Полагаю, в них смывали кровь и следы жизнедеятельности, когда у пленников после пыток случались проблемы с недержанием и они ходили под себя, не успевая доползти до параши.