Основной компонент

Мы шли наугад. Единственным ориентиром служил извилистый пунктир ивняка, кусты неровной строчкой пересекали поле по всей его бескрайней длине, и темнеющая вдали лесополоса. Сплошная белизна утомляла. Глаза радостно цеплялись за изредка пролетающих в небе птиц и торчащие из сугробов ветки с одинокими лодочками коричневых листьев и гроздьями сухих ягод. Не представляю, что стало бы с нами, не будь темной полоски деревьев на горизонте. Лесополоса не только служила ориентиром, она спасала от снежной слепоты. И это при том, что день сегодня был пасмурный. А если бы солнце ярко светило?

Долгий путь притупляет бдительность. Не будь наше путешествие таким утомительным, быть может, я и не угодил бы в устроенную природой ловушку. Оказывается, ивняк не просто так рос извилистой линией. Голые ветки кустов обозначали границы речки. И как я сразу об этом не догадался? Хотя, о чем это я? Ладно бы приметы какие были: береговой склон там, ну или обрыв. Так нет ведь. Ровное поле без каких-либо намеков на западню. А кусты. Ну, что кусты? Они разве всегда растут по берегам рек? Может, здесь низинка заболоченная, откуда я знаю.

Марика даже закричала, когда я стал исчезать у нее на глазах. Сначала ноги до середины бедра, потом провалился по пояс и вот уже руки лежат на присыпанном снегом льду, а сам я по грудь в студеной воде. Дыхание резко перехватило, голову как будто сдавил железный обруч, в глазах заплясали черные точки. Сапоги и шинель как будто налились свинцом и потянули на дно. Я повис на темной от расплескавшейся воды кромке льда, боясь пошевелиться. Вдруг она обломится, и меня затянет течением под этот панцирь, как недавно утащило свалившийся с головы тюрбан из шарфа.

Марика попробовала сунуться ко мне, но я сипло крикнул:

– Близко не подходи! Куртку сними, ляг на живот и ползи к полынье. Бросишь мне рукав, попробую так выбраться.

Марика стряхнула рукавицы, вжикнула бегунком, скинула куртку и легла на живот.

– Сейчас, сейчас, потерпи, миленький. Ты только не бросай меня, слышишь?

– П-ползи, д-давай, п-потом п-поговорим, – выдохнул я, чуть не откусив кончик языка бьющими чечетку зубами.

Марика подползла ко мне по-пластунски, бросила рукав. Я ухватился за него, как утопающий за соломинку, прохрипел:

– Т-тяни-и!

Она резко дернула. Кожанка затрещала по швам, но прочные нити выдержали. С трудом перебирая в воде ногами, я на пределе сил помогал Марике. Проклятый лед все время ломался. Я никак не мог заползти на него и, словно ледокол, пробивался к берегу, стремительно теряя последнее тепло.

Я сипло покрикивал, хрипя и заикаясь, больше подстегивая себя, чем свою помощницу. Она и так старалась изо всех сил. Лицо раскраснелось, шлем сбился набок, на глаза опять нависла солнечная прядь. Марика делала все, как я ей говорил: подтянет чуток, отползет немного, сдует непокорные волосы и снова тянет.

Дела пошли на лад, когда я нащупал кончиками сапог дно речушки. Держась за рукав куртки одной рукой, я почти окоченевшими пальцами другой руки цеплялся за мокрый снег и тюленем заползал на серебристый панцирь. Лед с сухим треском ломался подо мной, превращался в сырое крошево. Я проваливался в обжигающе холодную воду, снова пытался залезть на льдину и опять оказывался среди серых ноздреватых обломков.

Наконец, я выбрался из западни. Марика схватила меня за воротник и поволокла на берег, подальше от черной полыньи. Я помогал ей из последних сил, извиваясь червем. Мокрый след тянулся за мной, как за гигантским слизняком.

Метрах в полутора от реки Марика перевернула меня на спину. Вода с шинели текла ручьями. Снег подо мной и вокруг меня мгновенно напитался влагой, налип толстым слоем на одежду.

Я лежал и смотрел в свинцовое небо. Пар клубами валил изо рта. Синюшные губы дрожали. Сердце кузнечным молотом ухало в груди. И все равно мне было хорошо, как никогда, будто и не война сейчас, и я не в чужом для меня мире и времени, а у себя в родном Волгограде. И по фигу, что зуб на зуб не попадает. Жив, главное. Жив!

Марика нависла надо мной. В глазах плескалась тревога, сверкали слезинки, из приоткрытых губ валил парок. Кончик золотистой прядки скользил по моей щеке, но я не ощущал его: лицо перекосило, а кожа онемела от холода.

– Ты чего это, – клацая зубами, сказал я, – плачешь, что ли, глупенькая? Так ведь все хорошо. Вот он я, целый и невредимый, благодаря тебе.

– Да нет, это от ветра, видимо, – шмыгнула носом Марика и отвернулась, чтобы я не видел ее слез.

– Ну все, все, будет.

Я хотел погладить девушку, уже и руку протянул, но передумал: страшно мне стало, что я своим путешествием в прошлое могу мир изменить. Некстати вспомнился рассказ Брэдбери «И грянул гром», в котором он подробно описал последствия таких вот приключений. А вдруг я сейчас возьму и растаю, как облако?