Основной компонент

Я выдернул лезвие из щели и выпрямился, собираясь выковырять компас из приборной панели. Надеждам не суждено было сбыться. Компас, как и остальные приборы, сильно пострадал при ударе самолета о землю. Зато по разбитым часам и застывшим цифрам на указателе скорости я примерно определил расстояние полета. Мы провели в воздухе восемь с небольшим часов, перемножаем на двести семьдесят, выходит, если я не сбился с курса, мы рухнули примерно в двадцати километрах от Сталинграда. Плюс-минус. Ну, хоть это радует.

Я сложил нож, сунул в карман куртки и с прежними трудностями добрался до двери. Сев на порог, спрыгнул и чуть ли не по пояс провалился в сугроб. Марика схватила меня за руку, потащила из снежного плена. Непокорная прядь снова выскользнула из-под шлема, нависла на глаза. Марика так смешно пыхтела, когда сдувала ее, что я негромко гыгыкнул.

– Ты чего? – Она снова фыркнула, сдувая надоевшие волосы.

Тут уж я не выдержал и загоготал в голос.

– Ну и выбирайся сам! – Марика отбросила мою руку, обиженно поджав губы.

К тому времени я освободился больше чем наполовину и ее помощь уже не требовалась. Правда, душил смех, но с этим я кое-как совладал, выбрался из снежной ловушки, упал на спину и вдоволь просмеялся, глядя слезящимися глазами в свинцовое небо.

Под конец моей истерики Марика перестала дуться как мышь на крупу и стукнула меня кулачком по груди. Я хохотнул, а она сверкнула глазами и давай по мне колошматить, как заяц по пню. Бесится, рычит, бьет почем зря, а силешки – ну вот на четверть пальца не наберется. Мне от этого еще смешней стало, а дыхалки-то уже не хватает, и колики в животе начались Я решил: пора с этим цирком заканчивать, пока со смеху не помер, схватил подругу за руки, повалил на снег, навис коршуном сверху и выдохнул, запыхаясь:

– Снимай… шинель…

– Зачем? – удивилась Марика, приподняв бровь, но руку все же высвободила и стала расстегивать пуговицы.

– Так надо, – сказал я уже более спокойно, вжикнул молнией и снял с себя куртку. – Надень это. Если нарвешься на красноармейцев, так у тебя будет больше шансов остаться в живых.

Марика одарила меня влюбленным взглядом.

– Я тебя одного не оставлю, пойду с тобой до конца и буду рядом, что бы ни случилось.

– Нет.

– Но я.

– Не спорь, так будет лучше для всех. Ты все равно не сможешь вернуться со мной в будущее. Твое место здесь, а мое там. Понимаешь?

Марика села на снег, низко склонила голову. Я помог ей подняться, взял за подбородок, чтобы видеть ее полные слез красивые глаза.

– Я люблю тебя и не прощу себе, если с тобой что-то случится, – прошептал я, выдыхая облачка морозного пара.

– Ты можешь остаться со мной, – робко сказала она. – Я буду тебе вер.

– Нет, Марика! – Я покачал головой. – Я бы очень хотел, но это не в моих силах. Я должен исполнить предназначение, должен сделать то, ради чего сюда попал. Я не знаю, чем это закончится. Не знаю, что будет со мной потом. Может, вернусь домой в будущее, а может, навсегда останусь здесь, и мои побелевшие кости найдет какой-нибудь пионер через тридцать лет. Но я обещаю, – я взял ее холодные ладошки в руки и прижал к груди, – если выживу и останусь здесь, обязательно найду тебя, где бы ты ни была, и вот тогда ты станешь моей женой.

Марика всхлипнула, привстав на носочки. Я ощутил ее дыхание на своих губах, а потом почувствовал вкус ее соленых слез.

– Ну все, все, пора. – Я отстранился от любимой, заглянул в ее васильковые глаза и снова поцеловал. Второй поцелуй длился дольше первого. На этот раз уже Марика оттолкнула меня:

– Хватит! Не надо мучить друг друга!

Она отвернулась, глотая слезы. Я тоже чувствовал себя не лучшим образом. В надежде хоть как-то скрасить неловкое молчание, я помог ей надеть куртку, сам влез в рукава шинели и показал на пришитого над карманом летной одежды нацистского орла:

– Давай-ка уберем это.

Марика прикусила нижнюю губу, вцепилась в эмблему кончиками пальцев и резко дернула, как будто хотела вместе с нашивкой оторвать часть своей души. Наверное, ту самую, где поселился я.

– Давай помогу. – Я достал нож из кармана уже ее меховой кожанки, с щелчком извлек лезвие и в два счета спорол нацистскую символику. Выбросил скомканный клочок вышитой серебряной нитью ткани в оставленную самолетом борозду, сложил нож и вернул туда, откуда взял. Марике он всяко нужнее, чем мне. – Ну что, пойдем?

Я поковылял впереди, прокладывая в сугробах дорогу. Марика плелась за мной, ступая в глубокие ямки моих следов.

Мутный глаз солнца равнодушно следил за нами из-за плотной пелены облаков. Высоко в небе посвистывал ветер. Временами прижимаясь к земле, он снимал с голубоватых барханов снежную пыль, закручивал ее в спираль или змейками гонял по холмистым просторам.