Основы человечности для чайников

Да, он говорил про крашеные волосы. Но Ксюха при этом представляла себе какой-нибудь косплей, а не розовую прядь в челке, закрывающей пол-лица.

Тимур вынырнул из кухни – с чашкой в одной руке и бутылкой водки в другой – растрепанный и слегка смущенный. Поймал взгляд Ксюхи и смутился еще больше.

– Это для дезинфекции, а не то, что ты подумала! А это… – он кивнул на фото, – это было давно.

– Эмо? Серьезно?!

– Тогда все вокруг были либо готы, либо эмо. К готам меня не тянуло.

– Почему?

– Никогда не любил кладбища. – Тимур поморщился.

Как-то очень значительно поморщился, как будто с кладбищами у него были какие-то личные счеты.

– Но почему эмо? Можно же было… ну… просто быть никем. Не в смысле совсем никем, а обычным человеком.

Ксюха ожидала, что он отмахнется или скажет что-то типа «так получилось», но Тимур снова поморщился, будто воспоминания вызывали у него головную боль. Неохотно выдавил:

– Это с самого начала было глупостью. Мне просто хотелось чувствовать себя частью чего-то большего. Какой-то общины. А еще нравилось жаловаться на жизнь, на то, что никто меня не понимает, и чтобы остальные поддерживали и жалели. Было бы на что жаловаться…

– А потом?

На студенческих фото не было ни следа черно-розового безумия. А ведь времени прошло… Сколько? Пара лет? Или даже меньше?

– А потом я повзрослел. Давай снимай свою толстовку, я же обещал ее застирать. И посмотрим при нормальном свете, что там у тебя.

Ксюха послушно разделась и задрала футболку.

Тимур (убравший чашку на место, зато вооружившийся ватными тампонами и тюбиком какой-то мази) подошел поближе и осторожно очертил пальцем границу пластыря. На татуировку он не обращал внимания, как будто вовсе забыл о ней, и Ксюха постепенно расслабилась. И не дернулась, когда Тимур аккуратно потянул за краешек пластыря. Тот еще не успел прилипнуть плотно, поэтому отошел легко и безболезненно.

Посмотреть на царапину очень хотелось, но без зеркала не получалось, поэтому Ксюха разглядывала все подряд: книжные шкафы, чайную чашку с темным ободком по краю, стоящую на журнальном столике, пудреницу, явно забытую Дианой, сосредоточенное лицо Тимура. И поэтому точно уловила момент, когда это лицо окаменело.

Тимур оттирал с кожи Ксюхи подсохшую кровь и вдруг замер, выругался сквозь зубы, склонился над ранкой, почти утыкаясь в нее носом, чтобы лучше рассмотреть. Прошипел нервно:

– Вот же мстительная дрянь!

Тут Ксюха все-таки не выдержала и потянулась за пудреницей. Та открылась с легким щелчком. Внутри, как и ожидалось, оказалось маленькое круглое зеркальце, которое Ксюха торопливо пристроила так, чтобы нормально видеть собственный бок.

Увидела. И на мгновение забыла, как дышать.

От ранки – совсем небольшой и уже подсохшей – шла вверх яркая алая линия. Словно трещина в коже, заполненная застывшей кровью. Всего одна маленькая трещинка, а не целая сеть, как на ноге Людвига. Но и этого хватило, чтобы внутри все скрутилось узлом от страха. Пудреница выскользнула из руки и закатилась под диван.

– Ложись на пол! Быстро! – велел Тимур.

Ксюха и не подумала ослушаться. Только машинально отметила, что любой нормальный человек на ее месте сначала спросил бы, что это за ерунда, или пощупал бы ранку, или сделал еще что-то такое же… нормальное. А не вытянулся бы солдатиком на старом линолеуме.

Но один вопрос она все-таки себе позволила:

– Почему на пол?

– Он плоский, – не слишком понятно объяснил Тимур, рывком выдвигая из шкафа ящик. Покопался в нем, вытащил кусок мела (обычного, каким в школе писал на доске), линейку, транспортир и здоровенный циркуль, тоже с куском мела на конце. – Нет, погоди, вставай. Начертить же сперва надо. И не смотри так, словно я спер этот циркуль из кабинета геометрии. И вообще, это было давно. Черт, да какая там формула-то?

– Ты меня спрашиваешь? – От волнения Ксюха снова перешла на «ты».

– Нет, я просто… Я не… Сейчас найду…

Все из того же ящика появилась на свет потрепанная тетрадка, и Тимур торопливо зашуршал страницами. Руки его отчетливо дрожали, а нужная формула, судя по всему, никак не хотела находиться.

– Все нормально, не нервничай, – осторожно произнесла Ксюха. – Ты сможешь с этим справиться. Я же не умираю прямо сейчас. Мне даже не больно.

– Совсем не больно?

– Ни капельки.

Кажется, это был неправильный ответ, потому что Тимур закусил губу и выдавил:

– Плохо… А вообще как ты себя чувствуешь? Есть какие-то необычные ощущения?

– Вроде нет. – Ксюха прислушалась к себе, ничего особенного не обнаружила, но честно доложила: – У меня сначала голова кружилась и в ушах звенело. Но это еще там, за гаражами. Я думала, это от того, что… ну… что я в стенку врезалась.

Или от того, что кто-то (возможно, некий очкастый историк!) отключил одной непоседливой девчонке зрение и слух. И однажды за это огребет.

Но не прямо же сейчас отношения выяснять!

– Прости… – покаянно пробормотал некий очкастый историк.

Ксюха решила не уточнять, за что именно он извиняется: за то, о чем она подумала, или за то, что ей даже в голову не приходило.