Основы языческого миропонимания

Одна старая якутка рассказала В. Л. Серошевскому, что в детстве она сильно болела, и ни один шаман не мог излечить ее, так как все вопрошаемые духи говорили: «Это не я». Потом пришедший к родителям «тюлях-тюсюр» («человек, видящий вещие сны») увидел сон, содержание которого в изложении якутки-рассказчицы таково: «Мой умерший дед по матери, ием-агата, Федор, сидит у камелька и, поставив ноги на шесток, греет, а сам палочкой пошевеливает золу да приговаривает: «Меня глазами не видят, ушами не слышат… От любимого ребенка никуда не уйду… Сижу затем, чтобы взять, сижу затем, чтобы съесть». Как только узнали это, шаман стал шаманить и заставил, наконец, Федора сознаться; старик долго упрямился, говоря: «Не пойду, не пойду!.. Не съем ребенка: очень люблю, потому трогаю (ласкаю), само не выносит». Наконец, отец и мать упросили старика, и он ушел, я стала здорова» (Серошевский В. Л., 1896. С. 623).

Во избежание подобных «диверсий» родственники покойного старались соблюсти все необходимые погребальные обряды, стремились всячески умилостивить умершего, воздать ему все заслуженные и незаслуженные почести. Покойника помещали в могилу таким образом, чтобы он (его душа) сразу бы сориентировался в сторонах света. Так, кеты обычно хоронили своих покойников головой на восток, ногами на запад, что было связано с представлениями о востоке и западе как олицетворении жизни и смерти: запад — страна мрака, где находится Нижний мир, восток — страна света и возрождения.

Во время похорон шаман или особый человек, знаток похоронного ритуала, обращался к покойнику (к его душе-тени, душе-призраку) с вежливой, но настойчивой просьбой идти «своим путем». У ненцев он напутствовал погребаемого такими словами: «Ты отправляйся в свою землю, иди своей дорогой и не приходи к нам». На нганасанском кладбище старший из присутствующих по окончании похорон, ударив умерщвленного передового оленя хореем, дергал за вожжу и говорил: «Хоть ты и близкий нам человек, но мертвый ты. У нас своя дорога, у тебя своя. Иди своей дорогой, к нам не возвращайся» (Грачева Г. Н., 1983. С. 76). Направляя душу-призрак в царство мертвых, шаман удских эвенков совершал обряд над чучелом из гнилушек и, прощаясь, восклицал: «Теперь расстаемся, не возвращайся, быстрее отправляйся; не думай возвращаться, вернешься — дети будут стонать» (Василевич Г. М., 1969. С. 247). Гольды (нанайцы) перед выносом покойника клали его на землю, подводили младших детей, давали каждому из них в руки по веревочке, другой конец которой «держал» (с помощью старшего в роде) покойник. Старший говорил:

«Пожалуйста, его (ребенка) в буни (мир мертвых, — М. К.) с собой не бери, оставь его на свете», а кто-нибудь из присутствующих после этих слов разрезал веревочку (Штернберг Л. Я., 1933. С. 479).

Чтобы не дать душе-призраку заблудиться, было принято «провожать» ее. Энецкий «водитель» душ садился после похорон у северной стороны чума, через которую выносили покойника. Глядя на север, он обращался к умершему, представляя дело таким образом, будто сопровождает его в Нижний мир, не дает сбиться с пути и повернуть назад.

У некоторых сибирских народов в провожании души участвовало какое-нибудь животное, чаще всего пресмыкающееся или птица. В селькупских жертвенных амбарчиках, где хранились металлические и деревянные изображения сородичей (покойных), под одежду этих фигурок помещали миниатюрные скульптурки птицы (обычно сойки) и змеи, причем птица изображалась летящей (Прокофьева Е. Д., 1952. С. 100). Березовские ханты использовали для провожания души утку. Через 40–50 дней после смерти человека они строили на окраине селения специальный шалаш, помещали в него деревянное изображение умершего, а перед входом оставляли убитую утку, головой на север. Потом шалаш вместе с «куклой» сородичи сжигали, а утку, сварив, съедали. Если смерть случалась поздней осенью или зимой, то изображение покойного хранилось до весны, пока не прилетят утки. «Куклу» сжигали обязательно при южном ветре (Чернецов В. Н., 1971. С. 81).

На случай, если покойник (душа-призрак) все-таки повернет назад, принимались особые меры. Ваховские остяки, завершив похороны, оставляли на тропе топор, направленный острием к кладбищу. Энцы иногда, отойдя после похорон от могилы на достаточное расстояние, намечали вешками «мертвую» дорогу, а затем кричали, адресуясь к покойнику: «Не приходи по нашей дороге, вон там твой путь» (Прокофьева Е. Д., 1953. С. 210).