Основы языческого миропонимания

Память о покойном и почтительное к нему отношение сохранялись долгие годы. Ненцы раз в год приходили на могилу, звонили в колокольчик и говорили: «Я к тебе пришел». Время от времени оставляли у могилы новую одежду, так как старая «износилась», убивали оленя. Манси-охотники, разжигая костер в лесу, не расходовали всех запасенных дров, чтобы душа, если ей придется быть здесь по пути в мир мертвых, могла погреться у костра. Сибирские аборигены думали, что в благодарность за такое внимание душа умершего не только не будет вредить, но, напротив, станет оказывать помощь и покровительство. Ханты рассказывали, например, как двух остяков застала в пути непогода, но они вспомнили одного хорошего старика, умершего некоторое время назад, и непогода прекратилась. Путники потом посетили могилу этого старика и поблагодарили его, воткнув по ножу в пихту, стоящую рядом (Кулемзин В. М., 1984. С. 113).

Сородичи должны были оберегать могилы своих предков от осквернения их недругами-чужеродцами. Если враги все-таки нарушали покой умерших, гнев последних обрушивался в первую очередь не на нарушителей, а на живых родственников. Кочевое население Южной Сибири считало, что главным источником их бед и несчастий в последние столетия является разрытие русскими могил их предков. «Вина» южносибирских степняков состояла в том, что они не сумели уберечь свои родовые кладбища от искателей «могильного золота». Кочевники охраняли их как святыни. Когда в конце VI в. до н. э. персидский царь Дарий I Гистасп со своим огромным войском устал гоняться за скифами, он, как сообщает Геродот, отправил скифскому царю Иданфирсу послание, в котором упрекал его за нежелание сразиться в открытом бою, на что скифский вождь ответил: «Если вы желаете во что бы то ни стало сразиться с нами, то вот у нас есть отеческие могилы. Найдите их и попробуйте разрушить, и тогда узнаете, станем ли мы сражаться за эти могилы или нет» (Геродот, 1972. С. 219).

В целом вскрытие могил считалось делом безнравственным. Общественное мнение оправдывало его лишь в случаях, если надо было заплатить «долг» покойному или, наоборот, взять причитающийся с него «долг». Когда, согласно остяцкой былине, богатыри из города Тапар-вош пришли с богатым калымом сватать дочь богатыря Нангхуша и услышали, что она умерла и предана земле, они заявили: «Пусть… нам дадут 10 людей с лопатами и 10 людей с топорами, чтобы ее вырыть; принесенное для нее золото и серебро, предназначенные для нее шелк и камку мы ей положим» (Патканов С., 1891. С. 89).

В казахском песенном сказании султан Карибуз, сын Каная, обращается к султану Нузурбаю с таким упреком:

Недостаточно разве тебе иметь дело с живыми.
Но что тебе сделали наши покойники?
Был разве долг твоего отца
На Исходже и Канае, могилы которых ты разрыл?

Нузурбай отвечает:

Я разрушил могилу твоего Каная, потому что
Был разве твой долг
На прахе моего Андаса?

(Сайдалин Т. Д., Джантюрин С. А., 1875. С. 363)

Таким образом, страх перед покойниками не мешал охоте за могильными ценностями ни в прошлом, ни в новое время. А «долг» как повод всегда можно было найти или придумать. В этой связи весьма интересно наблюдение Поспелова и Бурнашова, побывавших в 1800 г. на р. Нуре и наблюдавших отношение местного казахского населения к окрестным курганным древностям: «Хотя вскрытие оных, — пишут они, — разграбление почитаются и между ними преступлением, однако ж они под различными выдумками не упускают из вида пользоваться таковым случаем» (Поездка Поспелова и Бурнашова в Ташкент в 1800 г., 1851. С. 19–20).

Душа-призрак, идущая после смерти человека в Нижний мир, была не только у людей, но также у животных и неживых (с нашей точки зрения) предметов. У амурских нивхов дом имеет душу в образе «хозяина» (домового); его кормят дважды в год — «осенью и в другой раз по желанию. Кормят все столбы, косяки, порог, матку, камень под порогом возле двери, где живет старик или старуха, оберегающие дом от входа нечистой силы» (Штернберг Л. Я., 1933. С. 317). В остяцкой былине богатырь, прежде чем ответить иноземцам, прибывшим сватать его дочь, говорит: «Не знаю, право, я спрошу (об этом) четверо углов дома» (Ра1капоу 3., 1900. 5. 9).