Основы языческого миропонимания

Идея души-призрака, идущей после смерти человека в Нижний мир, оформилась в Сибири — во всяком случае, на западносибирской территории, — видимо, около рубежа неолитической и энеолитической эпох, т. е. примерно семь — шесть тысяч лет назад. Об этом говорит зафиксированный с неолита обычай умышленной порчи погребального имущества, его «умерщвление» как способ освобождения души для отправления в мир мертвых.

Третья душа, по верованиям хантов и манси в интерпретации В. Н. Чернецова, имела вид глухарки или тетери и значительную часть времени жила вне своего обладателя — в лесу, на дереве. К человеку прилетала лишь во время сна, отчего манси называют ее «улэм уи» («птица сна»). Когда эта душа улетает, человек не спит, а если покидает его надолго, он мучается бессонницей. Обско-угорская «улэм уи» весьма напоминает известную в этнографии разных народов «лесную», или «внешнюю», душу. В этой связи любопытно, что местонахождение внешней души сказочного славянского Кощея Бессмертного, образ которого, кстати, по ряду признаков весьма близок к образу шамана, тоже было связано с деревом (дубом) и птицей (уткой).

Между вогулами прежде ходило много историй о том, как охотник, убивший глухарку или тетерю, с ужасом обнаруживал, что убил собственную душу. Однако если такое трагическое недоразумение случалось весной, можно было выйти из тяжелого положения. Для этого следовало не теряя времени найти и съесть сырое глухариное или тетеревиное яйцо. «Тогда внутри тетеревенок бы вырос, душой сделался бы».

Не совсем ясно, что происходит с третьей душой после смерти человека. В. Н. Чернецов предполагает, что она «продолжает жить в той одежде покойника, которую вешают или привязывают на дерево где-нибудь недалеко от селения» (Чернецов В. Н., 1959. С. 135–136). В этой связи любопытны сведения об отношении к одежде у других сибирских народов. Материалы по этнографии кетов показывают, что с «одеждой рядовых сородичей, как и с одеждой шаманов, связывалось представление о душе человека… Одежда рассматривалась… как оболочка, вместилище души и как бы отождествлялась с ее носителем». У кетов детскую одежду «бесем» называли «душа» (Алексеенко Е. А., 1967. С. 152). «У нганасан, — отмечает А. А. Попов, — одежда тесно связывалась с жизнью человека. Повреждение одежды причиняет болезнь или смерть ее хозяину. Мне говорили: "одежда человека все равно, что душа человека, одежду человека портить нельзя"» (Попов А. А., 1976. С. 34). Нанайский шаман, отыскав украденную душу, «вселял» ее в халат или в нижнее белье пациента.

Четвертая душа ~ носительница наследования жизни. У обско-угорских народов она ассоциировалась с дыханием (манс. «лили»), но когда по тем или иным причинам отделялась от тела, то обычно выступала в облике птички. При помощи дыхания можно было «вдохнуть» жизнь в неживые предметы, превратить растение в животное и т. д. Герой вогульской сказки мальчик-чародей, сын Верхнего духа, чтобы сделать нужного ему зверя, дует в три сорванных березовых листка или в три зеленые травинки (Чернецов В. Н., 1935. С. 29, 31). Чукотский шаман, если не в состоянии вернуть больному украденную душу, может вдохнуть в него «часть своего духа, превращающегося в душу» и тем самым спасти его от смерти (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 43).

Дыхание можно даже накопить впрок, сосредоточив его в какой-нибудь закрытой емкости. Этот запас использовался при потере собственного дыхания. В одной остяцкой былине рассказывается о битве остяков с самоедами. Убитые самоеды тут же воскресают, поскольку их живые соратники бросают им надутый кожаный мешок. Остяцкие воины победили самоедских, лишь выхватив у них мешок и растоптав его (Patkanov S., 1900. S. 36–37). У некоторых народов (например, алеутов) известен ритуал «оживления» умершего путем битья его надутым пузырем (Вениаминов И., 1840. С. 312).

В своем птичьем облике душа-птица (четвертая душа, по В. Н. Чернецову) жила в волосах человека и для ее обозначения нередко употреблялись такие поэтические выражения, как «кос душа», «волос душа». Поэтому излюбленными накосными украшениями вогульских и остяцких женщин были бронзовые изображения птичек.

До вселения в новорожденного душа-птица жила в верхних сферах Вселенной, обычно на ветвях родового дерева душ, реже в его дупле (например, у нарымских селькупов). Нганасаны верили, что душа ребенка, умершего до того, как он научился говорить, улетает вверх и там на пути встречает большое сочное дерево. «Оно ему, как мать. И летает возле того дерева птичкой демяку. Сосет это дерево» (Грачева Г. Н., 1976). Энцы помещали умерших младенцев в подвешенную над землей зыбку; к обеим ее сторонам мать пришивала крылья гуся или куропатки. Затем родители говорили: «У тебя есть крылья. Ты не пойдешь по земле, а улетишь далеко в воздух, и для другого ребенка твоя душа пригодится» (Бытовые рассказы энцев, 1962. С. 79). Ханты и манси выкидышей, мертворожденных и умерших до года прежде хоронили под корнями и в дуплах деревьев, завертывая тельце в бересту или помещая в берестяную люльку.