В мансийском сказании о сотворении земли и людей говорится, что на небе, за домом хозяина Верхнего мира (Нуми-Торума) и Великой матери (Калтащ), растет красивая золотолистая береза:
(Чернецов В. Н., 1959. С. 141)
Рожающую женщину, как можно судить по остяцким героическим сказаниям, помещали у «прекрасного подножия женского дерева для родов» (Karjalainen K. F., 1921. S. 55). У якутов при бесплодии женщина или кто-либо из старших родственников обращались за помощью к шаману. Тот отводил женщину в лес, где выбирал дерево с определенными признаками. Сажал пациентку у его основания на белую лошадиную шкуру и, исполнив необходимые обряды, обращался к верхним духам, прежде всего к божественной Аисыт, с просьбой ниспослать женщине душу ребенка.
Моления о ниспослании детей адресовали обычно доброму светлому божеству, жившему на небе у солнца. Божество это было обязательно женского рода: у нижнеобских угров — Калтащ, у восточных остяков — Пугос, у селькупов — Ылында-кота, у ненцев — Я-Небя, у алтае-саянских тюрок — Умай, у якутов — Аисыт, у лопарей — Саракка и др.
Жизнеутверждающая роль мансийской богини-матери Калтащ (Калтась) выражена, в частности, в обращенной к ней женской призывной песне:
(Чернецов В. Н., 1971. С. 93)
Поскольку четвертая, возрождающаяся, душа (душа-птица) жила в волосах, последние наделялись особыми магическими свойствами. По сибирским летописным свидетельствам, вогульский шаман Нахрач Евплаев, уговаривая в конце XVI в. кондинских вогулов не подчиняться русским, пугал их: «Блюдитеся, друзи, сего, егда будут вам власы вырезывати, мут из вас души». Начало христианской миссионерской деятельности в Якутии сопровождалось насильственной стрижкой шаманов. После этого они вновь «сходили с ума», т. е. повторно заболевали шаманской болезнью. Через год-два по мере отрастания волос они «выздоравливали» и опять становились шаманами.
Гольды, постригая младенцам через три месяца после рождения волосы, скатывали их в шарики и прятали до семилетнего возраста, «чтобы черт не унес душу». Через семь лет звали шамана, который внедрял душу обратно в ребенка, водя палочкой вокруг его головы. Этот обряд весьма напоминает охранительные ритуалы некоторых австралийских групп. Так, люди из племени Арунта тотема Дикой Кошки, уходя на охоту, прятали свои души в деревянных чурингах-жужжалках, где они хранились до возвращения хозяев (Богораз-Тан В. Г., 1928. С. 10).
Интересно, что былинные западносибирские богатыри предпочитали потере скальпа потерю головы. В остяцком сказании есть такой эпизод: срубленная голова самоедского воина сохраняет свою жизненность, удачно убегает от преследующего ее остяцкого богатыря, благополучно скатывается в глубь реки и, почувствовав себя в полной безопасности, торжествующе кричит своему врагу: «Когда ты повернешь к дому свою косатую голову, то в доме, заполненном собравшимися женами, собравшимися мужами, не говори, что тебе удалось содрать с (богатыря) Сус-Турум-ига его отливающую головную кожу» (Patkanov S., 1900. S. 29).
Об обычае скальпирования убитых врагов в дорусской Сибири писал в начале XIV в. венгерский монах-францисканец Иоганка: «Тот народ стягивает с головы мертвого кожу и почитает ее своим богом» (Аннинский С. А., 1940. С. 93).