Особенности языка и стиля прозы братьев Стругацких

Каждое такое имя в отдельности способно порождать какие-то ассоциации, придавая произведению Стругацких интертекстуальный ореол, но контекст УНС-2, в который они помещены, нейтрализует их, низводит до уровня смутных намеков, не получающих своего дальнейшего раскрытия. Зачастую такая неопределенность провоцируется авторами посредством введения в имена персонажей УНС-2 чужеродных остраняющих компонентов. К их числу можно отнести отсутствие выпадения гласного при склонении имени Перец, что имеет место не только на страницах повести, но и в текстах исследователей творчества братьев Стругацких: Так, Т. Степновска упоминает особость непонятность некоторых героев Стругацких,, в том числе и Переца [Кузнецова 2006: 415]. Другой пример - прибавка обращения мосье к персонажу, носящему имя Ахти, чьи архитекстовые «корни» абсолютно никак не согласуются с подобным обращением (да и самого Переца шофер Тузик зовет почему-то пан Перец, а мосье Ахти называет его то камрадом, то генацвапе - см. [УНС: 103]). Необычные сочетания форм вежливости с именами являются важным стилистическим приемом в «Улитке на склоне» - при помощи таких сочетаний авторы стараются создать эффект произвольности - в качестве дополнительных примеров можно привести французское моншер присовокупляемое к имени Брандскугель, азербайджанский постфикс -заде 'отпрыск, сын', прибавляемый к английской фамилии Стивенсон: Есть метод Стивенсон-заде, но он требует электронных приспособлений... [УНС: 77].

Характерные для «Улитки на склоне» принципы именования главных героев, выбранные братьями Стругацкими, диктуются, прежде всего, модернистской тенденцией к обезличиванию героя [Васильева 2007: 271]. Вследствие такого обезличивания все события, происходящие в мире «Улитки на склоне», приобретают универсальный характер, не прикрепленный к какому-либо определенному пространству или времени, что является ярким признаком М-статусного произведения. Аллюзии же, вызываемые именами, присутствующими в сюжетной линии «Перец», не позволяют воспринимать все происходящее в реалистическом (К-статусном) ключе.

Все перечисленные факторы, повлиявшие на формирование ономастикона «Улитки на склоне», вполне согласуются с выделенными Ю.И. Левиным особенностями, характерными для ономастикона К-статусного произведения.

Во «Втором нашествии марсиан» - еще одной повести, обладающей иносказательным характером, в стремлении придать своему произведению характер аллегории авторы пошли несравненно более простым и более «классическим» путем - персонажи из «Второго нашествия марсиан» были наделены именами, заимствованными из древнегреческой мифологии: Артемида, Никострат, Харон, Аполлон, Пандарей, Гермиона и т.д. Каких-то идентичных черт у героев данной повести и «одноименных» персонажей древнегреческих мифов нам найти не удалось. На произвольность именования в рассматриваемой нами повести обращала внимание и И. Каспэ: «...имена действующих лиц повести «Второе нашествие марсиан» (1966) весьма произвольно заимствованы из греческой мифологии: домохозяйка в возрасте не имеет ничего общего с мифологической Эвридикой, городской интеллектуал - с Хароном, занудный аптекарь - с Ахиллесом, и т.д. В отличие от джойсовского «Улисса» или «Кентавра» Апдайка, «Второе нашествие марсиан» не подразумевает характерологических или сюжетных намеков. Перед читателями оказываются псевдозагадка и одновременно то, что распознается как особая «атмосфера», «аура» повествования» [Каспэ 2007: 227]. Древнегреческие имена здесь играют такую же роль, как звериные «терологические» образы в классических эзоповых баснях, - роль своеобразных масок, за которыми скрыты узнаваемые каждым читателем человеческие пороки, и которые придают всем происходящим в повести событиям универсальный «вневременный» характер. Если рассматривать логическую структуру данной повести, то перед нами, как и в случае с «Улиткой на склоне», П-возможный мир - моделируемая во «Втором нашествии марсиан» ситуация, когда люди с покорностью принимают на себя иго инопланетной цивилизации, служит отрицательным примером, на котором авторы развенчивают ненавистный им мещанский образ жизни.