Особое мнение

Как только грузовичок, судорожно содрогаясь, с натужным воем покатил к автостраде, Джеки украдкой выскользнул из тени под стеной дома и метнулся за ним. Матери поблизости не оказалось, да и вообще на дворе не было ни души, кроме задремавшей под крыльцом овцы да пары кур, роющихся в пыли. Даже Арни-Швед куда-то подевался – наверное, отлучился к холодильнику за кока-колой… одним словом, время – лучше не придумаешь. Более подходящего момента наверняка не дождаться, а рано или поздно он непременно так бы и сделал. Хоть раз съездить с бабулей на загадочную субботнюю прогулку Джеки решил твердо.

Ухватившись за задний борт кузова, мальчик подтянулся и рухнул ничком на плотно уложенные штабеля коробок и свертков. Грузовичок, вильнув вправо, затрясся, подпрыгнул так, что мальчишке пришлось, подобрав под себя ноги, сжавшись, вцепиться в ближайшие коробки изо всех сил, лишь бы не вылететь за борт. К счастью, грузовичок тут же выровнялся, покатил прямо, и Джеки, вздохнув с облегчением, устроился поудобнее.

Готово. Вот он и в пути. Наконец-то едет, едет вместе с бабулей и выяснит, куда, по каким необычным, секретным делам, приносящим – об этом он слышал – баснословную прибыль, она ездит каждую субботу. До сих пор об этом не знал никто, кроме нее самой, и в глубине души мальчишка чувствовал: сегодня ему предстоит захватывающее, чудесное приключение, открытие, ради которого стоит потерпеть и жару, и тряску, и прочие неудобства.

Оставалось только всем сердцем надеяться, чтобы миссис Бертельсон не вздумалось остановиться на полдороге и проверить, цел ли груз.

К приготовлению «кофе» Тельман подошел основательно, со всем возможным старанием.

Первым делом он отнес жестяную кружку с обжаренной пшеницей к старому бочонку из-под бензина, заменяющему в лагере миску для смешивания. Высыпав туда зерно, он поспешил добавить в него горсть цикория со щепотью сухих отрубей. Перепачканные руки тряслись мелкой дрожью. Он с трудом разжег огонь среди золы и углей под ржавой стальной решеткой, водрузил на нее кастрюлю с остывшей водой и оглянулся назад в поисках ложки.

– Что это ты затеял? – сурово спросила жена, незаметно подошедшая со спины.

– Э-э… ничего особенного, – промычал Тельман, нервно заслонив от Глэдис «кофе». – Отдыхаю, как видишь. В конце концов, имею я право приготовить себе чего-нибудь? Имею! Точно такое же право, как все остальные!

Несмотря на все старания говорить спокойно, уверенно, в голос его сами собой вкрались предательские жалобные нотки.

– Тебе там, снаружи, быть следует. Остальным помогать.

Тельман, жилистый, средних лет, с опаской обогнул супругу, одернул остатки изорванной, грязной белой рубашки и подался к двери хижины.

– Я и помогал. Пока в спине что-то не хрустнуло. Проклятье, отдых ведь каждому иногда требуется!

– На месте отдохнем. Когда доберемся, – отрезала Глэдис, устало откинув со лба пышную темно-русую челку. – Представь: что, если, на тебя глядя, все тоже начнут валять дурака?

Тельман вмиг побагровел от возмущения.

– А траекторию кто рассчитал?! Кто всеми навигационными вычислениями занимался?!

Растрескавшиеся губы жены дрогнули, складываясь в легкую насмешливую улыбку.

– Вот посмотрим, на что годятся твои расчеты, тогда и поговорим, – парировала она.

Взбешенный Тельман шагнул за порог. Снаружи в лицо ему вновь ударил безжалостный, слепящий свет предвечернего солнца.

Стерильно-белый солнечный свет – восход в пять утра, закат в девять вечера – он ненавидел всем сердцем. С тех пор как Большой Взрыв выжег из атмосферы водяные пары, солнце палило с небес во всю силу, не щадя никого… но впрочем, после Большого Взрыва это уже почти никого и не волновало.

По правую руку от Тельмана жались друг к дружке хижины лагеря, эклектичные сооружения из досок, листов жести, проволоки и рубероида, бетонных блоков, поставленных вертикально – словом, всего, что только удалось отыскать и приволочь сюда из руин Сан-Франциско в сорока милях к западу. В дверных проемах уныло покачивались на ветру холщовые одеяла – какая-никакая, а все же защита от комаров и мух, время от времени налетавших откуда-то необъятными тучами. Птицы, естественные враги насекомых, исчезли бесследно: по крайней мере, Тельман уже два года не видел птиц ни разу и не рассчитывал еще когда-либо увидеть хотя бы одну. Позади лагеря тянулись к горизонту бескрайние россыпи мертвого черного пепла – обугленный лик планеты, лишившийся всех привычных, живых черт.

Лагерь угнездился в естественной впадине. С одной стороны его защищали жалкие остатки величавого горного хребта. Взрывная волна разнесла могучие утесы вдребезги – лавины щебня и валунов текли, струились в долину не один день. После того как Сан-Франциско погиб в пламени взрыва, уцелевшим пришлось прятаться под грудами камней в поисках убежища от солнца. Вездесущее солнце… оно-то и мешало жить сильнее всего. Не мухи с комарами, не тучи радиоактивного пепла, не буйство взрывов – солнце. Жажда, обезвоживание, умоисступление и слепота погубили куда больше народу, чем радиация и боевые токсины.