Особое мнение

Вскоре ему сделалось очевидно: Джон Янси способен многозначительно разглагольствовать о любой из мыслимых сторон жизни. Мнение у Янси имелось обо всем на свете – хоть о современном искусстве, хоть о чесноке в блюдах, хоть о хмельных напитках, хоть о мясоедении, хоть о социализме, хоть о войне, хоть об образовании, хоть о женских платьях с глубокими декольте, хоть о величине налогов, хоть об атеизме, хоть о разводах, хоть о патриотических чувствах – ни одна мелочь, ни один нюанс не забыт.

Интересно, найдется ли хоть какая-то тема, насчет которой Янси еще не высказывался?

Тавернер окинул взглядом бесконечные полки с пленками вдоль стен очередного кабинета. Миллиарды футов ленты… и все это – речи Янси? Да в силах ли один человек составить связное мнение обо всем во вселенной без исключения?

Наугад сдернув с полки катушку, Тавернер обнаружил, что слушает наставление о правилах поведения за столом.

– Понимаете, – тоненьким, жестяным голоском заговорил миниатюрный Янси, – заметил я давеча, за ужином, как внучонок мой, Ральф, бифштекс режет…

На фоне его добродушной, хитроватой улыбки, адресованной зрителю, мелькнуло изображение шестилетнего мальчика, угрюмо пилящего столовым ножом ломоть мяса.

– Заметил и думаю: вон как Ральф над бифштексом трудится, а проку-то никакого! И тут меня осенило…

Тавернер, выключив считыватель, вернул пленку на место, в гнездо. Значит, у Янси имеется определенное, недвусмысленное мнение по любому вопросу… но действительно ли его мнения так уж недвусмысленны?

В голове, набирая силу, зашевелились странные подозрения. Допустим, по некоторым вопросам – да. Во всем, что касается мелочей, у Янси вполне могут найтись однозначные взгляды, определенные максимы, почерпнутые из богатейших запасов мирового фольклора. Однако сложные философские, политические проблемы – дело совсем другое. Здесь одними трюизмами не обойтись.

Выдернув одну из пленок с полки под табличкой «Война», Тавернер запустил просмотр с середины.

– …я, друзья, против войны! – гневно изрек Янси. – Уж я-то ее знаю насквозь: сам воевал!

За этим последовала череда батальных сцен, кадров из хроники Марсианско-Юпитерианской войны, во время коей Янси и отличился немалым мужеством, заботой о товарищах, ненавистью к врагу – одним словом, полным спектром надлежащих чувств и достоинств.

– Однако, – решительно продолжил он, – по-моему, планета должна быть сильной. Смирение и кротость – тоже, знаете ли, не дело… слабость провоцирует нападение, вскармливает агрессию. Оставаясь слабыми, мы разжигаем войну. Нет уж, друзья, нам нужно, как говорится, препоясать чресла и встать на защиту всего, что любишь! Да, я против бесцельных войн, но много раз уже говорил и снова скажу: увиливать от справедливой войны, уклоняться от священного долга недостойно мужчины! Конечно, война – штука страшная, но порой все мы должны…

Сунув пленку на место, Тавернер призадумался. Что этот Янси, провалиться ему, собственно, говорил? Каковы его взгляды на войну? Катушек с пленками на полке, отведенной под военную тему, хранилось не меньше сотни: когда речь заходила о чем-либо грандиозном, жизненно важном, вроде Войны, Планеты, Господа или Налогов, Янси за словом в карман не лез… но что именно он сейчас сказал?

Спина Тавернера покрылась гусиной кожей. В конкретных, простых вопросах воззрения Янси не вызывали ни малейших сомнений: собаки лучше, чем кошки; грейпфруты слишком кислы без ложечки сахара; вставать рано поутру хорошо, выпивать лишку плохо… а вот в рассуждениях о серьезных, фундаментальных вопросах определенности никакой. Пустота. Вакуум, прикрытый сверху громкими словами. Соглашаясь с Янси по поводу Войны, Налогов, Господа и Планеты, зрители соглашались, по сути, ни с чем… или, вернее, со всем, чем угодно.

Мнения касательно важных вопросов они не имели вообще, но при том свято верили, что имеют.

В лихорадочной спешке Тавернер просматривал пленку за пленкой, записи, посвященные всевозможным фундаментальным проблемам, и всюду натыкался на одно и то же. Утверждая что-либо, Янси тут же шел на попятный, умело сводил утверждение на нет, однако у зрителя создавалась безукоризненная иллюзия роскошного, весьма содержательного пиршества духа и интеллекта. Вдобавок сработано все это было на редкость профессионально: случайно всех концов так гладко не свяжешь.

Одним словом, Джон Эдвард Янси являл собой апогей безобидной, беззубой банальности. Проклятье, в подобную безобидность просто не верилось!

Взмокнув от пота, Тавернер вышел из главного хранилища и направился к дальним рабочим помещениям, переполненным янсменами, трудящимися за конторками и монтажными столиками не покладая рук. Работа кипела вовсю, однако на каждом лице отражалось лишь смиренное добродушие, граничащее со скукой. Узнаваемое обыденное дружелюбие, «визитная карточка» самого Янси.