Особое задание: Повести и рассказы

Раненые не стонали, и, если бы не плотно сомкнутые веки, искусанные губы, сжатые до синевы кулаки, можно было бы подумать, что это здоровые, только истомленные непосильным трудом люди прилегли отдохнуть. Дашенька заботливо накрыла кого плащ-палаткой, кого шинелью. Когда кто-нибудь из них вздрагивал или начинал бредить, она шептала те слова, которые, как ей казалось, способны были заменить скальпель хирурга, укол морфия, ватный тампон: «Потерпи, милый, мы еще поживем».

Повозка отъехала от лазарета уже далеко, когда на дорогу вышли лейтенант и Аркадий. Они долго махали пилотками и что-то — кричали. Она тоже подняла руку над головой, потом привстала и крикнула:

— До встречи, товарищи!

Лейтенант приподнял обе руки, и она ясно услышала:.

— До встречи!

Аркашка пробежал несколько шагов вслед за повозкой.

— Даня! Дашенька, — надрывался он, — береги себя!

Ивченко тоже хотела ответить ему такими же словами, — но они застряли в горле, и она только улыбалась и кивала.

Полуденное солнце, раскаленное до ослепительной белизны, беспощадно пронзало измученную листву. Раненые все беспокойнее ворочались, бормотали. Они открывали глаза и, убедившись, что кругом свои, просили:

— Пить…

Ивченко проворно доставала баклажку и, дав два-три глотка, извинялась.

— Больше нельзя, милый, понимаешь.

Раненый кончиком опухшего языка жадно водил по бесцветным губам, стараясь собрать оставшиеся там капли, но их не было, и он снова устремлял на сестренку виноватые, умоляющие глаза.

Лес с двух сторон сдавил неширокую дорогу. Под колесами хрустели жухлые пестрые листья, в знойном воздухе кружились паутинки и лепестки цветов. Неожиданно с переднего колеса со скрежетом спал обод; спицы, не выдержав тяжести, дрогнули, и не успела Дашенька до конца понять, что произошло, как сползла с облучка повозки. Санитар натянул вожжи и замысловато матюкнулся.

— О починке нечего думать, — собирая остатки колеса, с отчаянием сказала Ивченко.

— М-да, — промычал санитар, давая этим понять, что он-то, настоящий обозник, отлично осознает серьезность происшествия. Растягивая удовольствие, он еще раз выругался по адресу своего незадачливого существования на этом свете и бесславной кончины не на поле брани, а возле женской юбки и лишь после этого глубокомысленно закурил.

Откуда-то издалека, наверное, от реки, за которой держал оборону их батальон, донеслось несколько орудийных выстрелов. Санитар оглянулся по сторонам и, боясь, что кто-то сможет его заметить, присел на корточки, делая вид, что изучает колесо.

— Я думаю, вот что, подружка, — сказал он, не поднимаясь. — Побегу я за новой повозкой, а ты пока посиди с ними.

— Нет, — резко сказала Ивченко. — Давай откатим телегу подальше от дороги, а потом…

Она сама не знала, что будет потом, но все-таки заставила санитара выполнить приказ. Пока раненых снимали, переносили в густые заросли ивняка и боярышника, пока распрягали лошадей, пока с грехом пополам протащили повозку меж стволов на полянку, горячий воздух остыл и небо загустело до фиолетовости.

— Утром сходишь, — сказала — Ивченко ездовому, и он, не споря, пошел к коням.

Уговорились ночью спать по очереди. Дашенька была твердо уверена, что кто-то из своих непременно должен ехать по дороге, и тогда они попросят о помощи.

После полуночи, когда Ивченко сменила санитара и удобно прислонилась к объемистому стволу могутного в своей высоте и осанке дуба, услышала осторожный шорох сзади. Сняла затвор с предохранителя…

— Сержант…

Дашенька облегченно вздохнула, наклонилась в сторону голоса.

— Вы, товарищ замполит?

Раненый с трудом подполз к ней.

— Вот очнулся и не пойму, где и что. Оказывается, беда случилась. Значит, решила до утра. Ладно, перекурим это дело. Сверни, пожалуйста, — попросил он и протянул портсигар. — А где же санитар? — спросил лейтенант, выпуская густой ядреный дым.

Дашенька сказала, что он пошел спать. Они немного помолчали. В лесу было тихо, только изредка ветерок прислонялся к верхушкам, шурша листвой, да где-то вдалеке бубнила потревоженная кем-то птица.

— Будто война кончилась: тишь какая! — задумчиво произнес замполит.

— Да, как будто, — согласилась Дашенька. — А ведь хорошо было бы, товарищ лейтенант, если бы мы завтра приехали в Васильевку, а нам сказали: войне конец!

— Нет, Ивченко, этого, во-первых, не может быть, а во-вторых, какой же конец. Нам не вообще конец нужен, а победа. Вот до Берлина дойдем, тогда и, считай, конец.

Тишину ночи разорвала короткая автоматная очередь, за ней другая, третья.

Дашенька сжала автомат. Через минуту выстрелы повторились ближе. Она срослась со стволом. Напрягая зрение, почувствовала, как в правом боку что-то толкнулось. Кровь хлынула весенним потоком к лицу, сердце забилось чаще, горло точно сжали удавкой, под глазами, на лбу, подбородке выступили капли пота. Это он! Он, ради которого она согласилась ехать. Он живой! И она сделает все, чтобы он жил.